Мое внимание привлек нарочито тихий голос продавщицы, говорившей по телефону. Она с кем-то спорила, и Дженкс тревожно загудел крыльями.
— В чем дело? — тихо спросила я, делая вид, что разглядываю витрину с редкоземельными глинами. Дорогие как сволочи, но с сертификатом, со всеми понтами.
— Толком не пойму, — ответил он. — Но что-то вдруг стало не так.
И как ни противно мне было это сделать, я согласилась. Но все равно оставался вопрос, что случилось с амулетом локации, и я направилась к продавщице.
— Здравствуйте! — сказала я жизнерадостно. — У меня тут затруднения при попытке заставить зелье локатора работать. Вы не знаете, насколько свежим должен быть углеродистый воск? У меня он есть, но похоже, что трехлетний. Как вы думаете, соленая вода могла его испортить? — Она уставилась на меня как олень в свете фар, и я добавила: — Я работаю над одним поручением. Вам показать лицензию оперативника?
— Вы Рэйчел Морган, — сказала она. — Больше никто пикси с собой не носит.
Мне не слишком понравилась интонация, но я улыбнулась:
— Да. Это Дженкс. — Дженкс осторожно поздоровался, но она не ответила. Чувствуя некоторую неловкость, я добавила: — У вас потрясающий магазин.
Я положила пижму на прилавок, и девушка отпрянула, почти в замешательстве.
— Я… я прошу прощения, — сказала она неуверенно, — но вы не могли бы уйти?
У меня брови взлетели вверх, и меня прошибло потом:
— Простите?
— Какого черта? — шепотом спросил Дженкс. Молодая продавщица — ну не старше восемнадцати — нашарила телефон и подняла его угрожающим жестом:
— Я прошу вас покинуть магазин, — твердо заявила она. — А то я позвоню в ОВ.
Дженкс повис между нами, рассыпая искры:
— За что? Мы ничего не сделали!
— Послушайте, — заговорила я, не желая инцидентов, — мы не могли бы сперва за это заплатить?
Я пододвинула к ней корзину, девушка взяла ее, и давление у меня снизилось. На три секунды — она поставила корзину себе за спину, где мне не достать.
— Я вам ничего не продам, — заявила она. Глаза у нее бегали, ей было очень неуютно. — Я имею право отказать в обслуживании кому угодно. Вы должны уйти.
Я уставилась на нее, не понимая. Дженкс полностью растерялся. Но тут я увидела газету со вчерашней статьей о беспорядках в молле. И новый заголовок: ЧЕРНАЯ МАГИЯ В МОЛЛЕ «СЕРКЛ». ТРОЕ ПОСТРАДАВШИХ В БОЛЬНИЦЕ. Тут до меня вдруг дошло.
Я покачнулась, схватилась рукой за прилавок, чтобы не упасть. Университет вернул мне чек. В больнице отказались меня принимать в отделении для колдунов. Кормель сообщил, что ему пришлось замолвить за меня слово. Том сказал, что всегда готов со мной поговорить. Меня обвиняют в беспорядках. Обвиняют публично, и называют это черной магией!
— Меня бойкотируют? — воскликнула я, и продавщица покраснела. Я посмотрела на газету, снова на продавщицу. — Кто? За что?
Но «за что» как раз было очевидно.
Она задрала подбородок — теперь, когда я все поняла, смущение у нее прошло.
— Кто? Все.
— Все? — пискнула я.
— Все, — повторила она. — Здесь вы ничего не купите, можете уходить.
Я отступила от прилавка. Руки бессильно повисли. Мне — бойкот? Наверное, кто-нибудь меня увидел в саду с Алом, увидел, как он похитил Пирса. Это был Том? Вот зараза! Устроил мне бойкот, чтобы не мешала ему поймать Миа?
— Рейч! — сказал Дженкс прямо мне в ухо, но казалось, что откуда-то издалека. — О чем это она? С чего это мы должны уйти?
Я в полном потрясении облизала губы — никак не могла постичь, что случилось.
— Мне объявлен бойкот, — сказала я, потом посмотрела на пижму. С тем же успехом она могла находиться на луне. Я ее не получу. И ничего в этой лавке. И в соседней. И в следующей.
Мне стало нехорошо.
Не в силах поверить, я замотала головой.
— Это несправедливо, — сказала я продавщице. — Я никому ничего плохого не сделала, только помогала. И пострадала только я.
Боже мой, что мне сказать Маршалу? Если он снова со мной заговорит, он же тоже может попасть под бойкот! И работу потеряет.
Демонские метки тяготили ногу и руку, я поддернула рукава вниз. Побагровевшая продавщица швырнула пижму в мусорный бак, поскольку я этой травы касалась.
— Вон отсюда, — произнесла она.
Мне не хватало воздуху. Да и Дженксу было не лучше, но он хотя бы обрел голос.
— Слушай ты, корова! — начал он, указывая на нее пальцем и рассыпая красные искры. — Рэйчел — не черная колдунья, в твоей газете чушь пишут. Это баньши заварила кашу, а Рэйчел нужна эта хрень, чтобы помочь ФВБ эту баньшиху поймать!
Женщина ничего не сказала. Я приложила руку к животу — о господи, только не хватало, чтобы меня здесь стошнило. Мне объявлен бойкот. Это не смертный приговор, как было бы двести лет назад, но заявление, что мои действия не одобряются. Что никто не станет мне помогать, если мне будет нужно. Что я сама по себе плохая.
Оцепенелыми пальцами я держалась за прилавок.
— Пойдем, — прошептала я, повернувшись к двери.
Дженкс резко застрекотал крыльями:
— Но тебе же это нужно, Рейч!
Я покачала головой:
— Она нам ничего не продаст. — Я проглотила слюну. — И никто не продаст.
— А как же Маталина? — спросил он с оттенком паники в голосе.
Почувствовав, что мне не хватает воздуха, я повернулась обратно к прилавку.
— Я прошу вас, — сказала я. Ветерок от крыльев Дженкса шевелил волосы на затылке, они щекотали шею. — У него жена больна. Пижма ей поможет. Позвольте нам купить только ее, и я никогда к вам больше не приду. Я не для себя.
Она отрицательно мотнула головой. Страх ее исчез, смытый самоуверенностью, рожденной из осознания, что я не устрою скандал.
— Есть места, специально предназначенные для таких, как вы, — сказала она ядовито. — Я бы предложила вам найти такое.
Она говорила о черном рынке. Но ведь ему нельзя доверять, и я не стану искать его… черт, ведь меня же бойкотируют! Ни один колдун мне ничего не продаст, ни один колдун ни на какой обмен со мной не пойдет. Я одна — абсолютно одна. Бойкот — традиция, восходящая еще к временам до отцов-пилигримов, и эффективен он на сто процентов. Не может одна колдунья выращивать, искать или делать все сама. И наложенный бойкот редко снимается.
Она задрала подбородок:
— А сейчас — вон! Или я звоню в ОВ, что вы ко мне пристаете.
Я смотрела на нее и понимала, что она это сделает. Денон будет в восторге.
Я медленно отняла руку от прилавка.
