– Гостей пускаете? Это Горелый. Да, уже здесь.
Ворота раскрылись плавными рывками и вновь закрылись, когда машина въехала на площадку перед ярко освещенным домом.
Они поднялись на крыльцо, вошли в стеклянный тамбур, затем в незапертую дверь. Яркая прихожая – смесь хай-тека и версальской роскоши – перетекала в гостиную.
– Ой, как я рад! – сообщил откуда-то сбоку смутно знакомый мужской голос.
Перед Лидой появился Борис Моисеев в черном шелковом халате и джинсах, отстроченных люрексом.
– Молодцы, что оторвали задницы и заехали к Боре. – Хозяин улыбнулся в полный рот, продемонстрировал белоснежные зубы и младенчески розовый язык.
Лиде стало весело.
– Что смеешься? – сказал Борис и потрогал хохолок на своей голове: – Цыпленок Цыпа, он спасет мир, да? Ну как там мой герой? Название анимации уже придумали? Как там мой волнистый попугайчик?
– Борис Михайлович, мы немного переиначили: попугайчик – это Филипп Киркоров. Познакомьтесь, это наш звукооформитель, возможно, вы в студии виделись. У нее необыкновенное имя – Лидия!
– А главное – редкое, – с интонациями героев «Иронии судьбы» сообщил Борис. – Нет, какого хрена: как попугайчик, так Киркорову. А я – кто?
– Хотите фламинго? – предложил Евгений. – Или журавля перелетного?
– Какой я на хрен фламинго? Я – павлин. Впрочем, я подумаю.
– Какой у вас потрясающий дом, все такое необычное, – с жаром похвалила Лида, разглядывая лежанку с экзотической шкурой и табурет в виде слона.
– Давайте я вам все покажу: уверяю, Лувр отдыхает!
– Да, действительно отдыхает, – восхищенно согласилась Лида, ни разу не бывавшая в Париже, и осторожно обошла узор на сияющем наборном полу. – А у меня дома одна «Икея», ничего эксклюзивного.
– Девочка, у тебя все впереди. А мальчик Боря уже не мальчик, пора пожить в комфорте.
– Вы заслужили, – согласилась Лида, потрогала подушку на резной лежанке в стиле Людовика и с чувством пропела: – Черный бархат, а под ним душа, за душою нет ни гроша.
– Не то чтобы ни гроша, но не олигарх, все тяжким трудом, – сообщил хозяин. Остановился возле картины со своим портретом и воскликнул, вскинув руки: – Россия! Любовь!
Гости обласкали антикварную вазу муранского стекла, полюбовались хрустальной люстрой, золотой маской хозяина дома, плазменной панелью, инкрустированной разноцветной смальтой, и перешли в столовую-кухню.
Лида уставилась на холодильник с кристаллами Сваровски.
– Борис Михайлович, человек вы состоятельный, с тонким вкусом, вас трудно чем-либо удивить… – начал Горелый.
– Да ладно! Я как раз один из немногих, кто не разучился удивляться, – сообщил Борис и засмеялся в своей замечательно-заразительной манере, в полный рот.
Рядом с Борисом Лиду охватывало беспричинное веселье, смех ударял в нос, как пузырьки газировки, удержаться было невозможно, она фыркнула.
Евгений вытащил из бумажного пакета деревянный ящичек, поднял крышку, и девушка увидела темную пыльную бутылку.
– Вино «Лидия» 1952 года, из запасов Сталина, – скромно сообщил продюсер.
Лида порозовела.
– Предлагаю выпить за любовь, – предложил Горелый и со значением поглядел на девушку.
– Замечательный тост, – согласился Борис, принял вино из рук Евгения и аккуратно поместил в сияющий никелем агрегат для откупоривания бутылок. – Пятьдесят второй год! Мальчика Бори еще не было на свете, он еще не огласил криком тюремную камеру. Да, Лидия?
Лида неуверенно кивнула и поглядела на Евгения.
– Борис Михайлович родился в тюрьме.
– Всю жизнь поступал не так, как все, – сообщил Борис, поднимая сияющий рычаг.
Пробка с хлопком вышла из бутылки.
Хозяин поставил на стол сверкающие бокалы.
На большом блюде лежали экзотические фрукты: разрезанные пополам манго, дыня, гигантские сливы, звездочки карамболи.
Выпили за любовь. Потом за успех новой анимационной картины студии «Архангел». После за творчество и художников. За новую Россию. Кажется, после бокала «Лидии» Лида выпила два фужера шампанского «Дом Периньон» из хозяйских запасов. Вроде бы уехали они из гостеприимного дома Моисеева в три часа ночи. И если Лиде это не приснилось, возле дверей ее квартиры они с Женей целовались, он говорил о любви.
Он ее любит!
Лида подскочила, села, запутавшись в одеяле.
Любит!
И она любит его…
Проспала на работу?
Девушка схватила мобильник: почти десять! Проспала на работу впервые в жизни!
Надо срочно позвонить, предупредить: задержусь!
Лида соскочила с дивана.
Ковер был теплым.
Ах да, впервые за зиму морозное небо за окном сияло солнечным светом.
Веселое треньканье уцепилось коготками за раму и деловито глянуло на Лиду круглым блестящим глазом.
За стеной под бодрый шум воды громко пел сосед.
На столе посмеивались конфетки в блестящих обертках, страстно вздыхала благоухающая дыня: кажется, ее почему-то вручил Лиде Борис.
По квартире, как у себя дома, бродила целая компания смешков, хихиканий, беззаботной болтовни и счастливых перезвонов.
Лида радостно, с песнями из репертуара Моисеева, принялась собираться на работу.
Жемчужные тени, серебристая заколка в волосы, атласная блузка с такими же пуговками.
«Наконец-то кончилась черная полоса, наконец-то впереди – солнечная дорожка. Он меня любит! Я верну эти проклятые деньги! И Лиза, наверное, уже поправляется!»
Лида принялась копаться в шкатулке, отыскивая любимое украшение: серебристая ажурная звездочка, издающая нежный звон и приносящая удачу!
Да где же она?
Зашумел чайник, Лида плеснула кипятка в кружку с растворимым кофе, схватила телефон.
Долго ждала ответа службы 09, елозя от нетерпения, выслушала рекламу, отпила кофе, вежливо отказалась приобрести новейшие «Желтые страницы» телефонов всех организаций Москвы и, наконец, записала номер справочной Института педиатрии.
Телефон долго был занят, Лида слушала забавную мелодию и просьбу оставаться на линии.
Наконец женский голос приветливо сказал:
– НИИ педиатрии, здравствуйте!
– Будьте добры, подскажите, как чувствует себя Лиза Гонсалес? – бодро спросила Лида. – Ей должны были сделать операцию. Или назначено на ближайшие дни.
– Гонсалес… Гонсалес… – Женщина застучала клавишами компьютера. – Да, есть: Елизавета Гонсалес, отделение кардиологии. Лизу не оперировали, и в плане на эту неделю она не стоит.
