Евгений сумрачно молчал.
Из звукооператорской тянулся тоскливый, заунывный звук фонящего микрофона.
…Лида, запыхавшись, вбежала в отделение кардиологии.
Все-таки опоздала!
Коридор был пуст, палаты с распахнутыми нараспашку дверями и второпях сбитыми постелями тоже. Лишь на одной из кроватей неподвижно лежал грустный ребенок, подсоединенный к какому-то медицинскому аппарату, в ногах его сидела мама. Женщина поглядела на Лиду через стекло и погладила малыша по шерстяному носочку.
Издалека, из холла, доносились пронзительные клоунские крики и заразительный детский смех.
Стараясь не стучать каблуками, девушка тихо приблизилась к плотному полукругу детей и взрослых.
В холле было тесно: посмотреть на веселое представление собрались пациенты из других отделений.
Ребята постарше сидели на полу и ковре. Дошколята облепили спинки диванов. Медсестры и родители, в основном мамы, держали на руках самых маленьких. Некоторые ребятишки были в респираторах, банданах на безволосых головах. Несколько малышей сидели в креслах-каталках: тонкие прозрачные пластиковые жилки соединяли их с капельницами на передвижных стойках.
Все самозабвенно внимали диалогам двух цирковых артистов, с готовностью откликались на приглашения включаться в театральное действо.
– Кому мы сейчас сделаем укол? – потрясая огромным шприцем с пузырящимся оранжевым «лекарством», выкрикнул клоун – высокий юноша в огромных рыжих башмаках, с красным носом на резинке и в белом халате, из карманов которого торчали гигантские градусник и клизма.
– Пончику! Пончику! – вразнобой радостно шумели зрители, очевидно уже знакомые с героями представлений.
– Я боюсь! – «заплакал» Пончик, толстенький клоун в холщовом костюме, расшитом цветами.
И брызнул «слезами».
– Не плачь, Понтик, – картавя, попросил какой-то малыш.
– Пончик, ты боишься уколов? – театрально удивился клоун в белом халате.
– Я не боюсь! Просто… Просто я не хочу!
– Ребята, Пончик, оказывается, не очень смелый! А вы смелые?
– Да! Да! – загомонили зрители.
– Молодцы! Но если кто-то из вас все-таки еще немного боится уколов, ему помогут бусы смелости. Вы знаете про такие бусы? Пончик, подойди ближе, не бойся! – предложил клоун в докторском халате и достал из кармана гигантскую пипетку.
Напуганный Пончик закричал «уй-уй», кинулся прочь и принялся прятаться за спины ребят. Дети взвизгивали и старались дотронуться до Пончика руками.
Лида вытянула шею, выискивая Лизу и Евгения.
Сперва она увидела девочку: малышка сидела на коленях у мамы с Мишуткой в руках и заливисто хохотала, запрокидывая голову. На шее расцветал Лидин шелковый платок от Версаче, освященный в церкви.
Лида облегченно улыбнулась: Лиза смеется, значит, чувствует себя хорошо.
За мамой и дочкой, на игрушечном детском стульчике, возле стойки с капельницей, примостился Евгений.
Лида приподнялась на носках и потрясла ладонью, привлекая его внимание.
Горелый весело помахал в ответ, изобразил дурашливую клоунскую улыбку.
Потом нарисовал в воздухе полукруг, предлагая Лиде пробраться поближе, протиснуться позади толпы зрителей.
Девушка отрицательно помотала головой и беззвучно произнесла: «Потом!»
Поглядела на клоуна в белом халате.
В одной руке он держал толстую бечевку с узлом на конце, в другой – ярко раскрашенную деревянную бусину.
– Ребята, за каждый укол, которого вы не испугались, вы имеете право получить замечательную, красивую, волшебную бусинку.
Лида смотрела на клоуна, но вместо него видела смутно знакомое детское лицо, медленно истаивающее на краю сознания. Кажется, она видела его рядом с Евгением?
Девушка растерянно, с неприятным чувством тревоги вновь перевела взгляд на Горелого.
– Такую же красивую бусину, как эта, только поменьше, – громко объяснял клоун.
Рядом с Евгением сидел мальчик лет четырех.
Белоголовый, с припухшими серыми глазами.
– За один укол – одна бусина. А когда ваши бусы будут готовы, произойдет чудо: вы станете смелыми!
В руках малыш сжимал маленькую машинку и сосредоточенно крутил колесико.
Лида то обращала взор внутрь себя, то, широко раскрыв глаза, вновь переводила взгляд на мальчика.
– Ну-ка, Пончик! Хочешь, чтобы и у тебя были волшебные бусы смелости?
– Нет, не может быть… – пробормотала Лида.
– Хочу! – согласился Пончик.
«Это не он. Я схожу с ума! Нет, я не помню, как он выглядел! Разве можно запомнить малыша, которого видела один раз?»
– Тогда давай делать укол!
Мальчик опустил голову и, на секунду оставив в покое машинку, исподлобья глянул на Лиду.
Отвел глаза.
Колесико закрутилось еще быстрее.
Снова искоса бросил взгляд.
Пончик подставил рот пузырящейся оранжевой струе из шприца.
«Просто очень похож! Все малыши похожи!»
– Ребята, а укол-то совсем не больной! – закричал Пончик. – Давайте мне бусину!
Лида осторожно, готовясь мгновенно отвести глаза, поглядела на мальчика.
Он серьезно, без тени улыбки, посмотрел на Пончика, потом на нее, Лиду.
Сделал вид, что не узнал?..
«Да нет же, это не Захар! Это невозможно! Что ему здесь делать?! Почему он сидит рядом с Женей?»
Горелый наклонился и что-то сказал малышу на ухо.
Мальчик кивнул.
У него был вид ребенка, оставленного в одиночестве в заброшенном доме, полном темных шорохов и злобных стонов.
Тогда, в квартире на Мясницкой, он точно так же молча сидел на полу за диваном, крутил колесо машинки, больше всего напоминая малыша, который знает: в кладовой живет кто-то страшный, но говорить об этом взрослым бесполезно, надо выживать самостоятельно.
Раздались аплодисменты, холл разом наполнился детскими вопросами и возгласами.
Лида вздрогнула, с трудом понимая, где находится.
Ребята и взрослые поднимались с пола, с диванов, шумно выходили в коридор, загораживая Евгения и мальчика.
– Сынок, понравились клоуны? – услышала Лида сквозь гомон голос Евгения.
– Да, – ответил детский голосок.
Лида бессильно слушала незатейливый разговор отца и сына, доносящийся сквозь толпу, вяло, уже почти смирившись с неизбежностью, пыталась заставить себя принять решение: раствориться среди потока зрителей, не оборачиваясь, быстро уйти по коридору, наполненному пациентами, сбежать, скрыться, спрятаться навсегда? Или безропотно посмотреть в глаза судьбе? Кто бы мог подумать, что эти глаза окажутся детскими?! И что от этого взглянуть в них еще труднее…
