Однако все эти доводы действовали плохо. Беата обнаружила, что ее трясет, как в простудном ознобе. Пусть это всего лишь одна из тех случайных встреч, которые ничего не означают. Но как страшно слышать из чужих уст свою девичью фамилию! Хоть бы эта Мина оставила ее в покое!
Но от Беаты теперь уже ничего не зависело. Страшное мгновение миновало, она ни в чем не созналась и к тому же ухитрялась оставаться внешне спокойной, хотя в душе изнемогала от страха.
Постепенно Беата успокоилась и, заставив себя выбросить неприятное происшествие из головы, назвала водителю адрес замка Добиньи. Им удалось сохранить свое поместье, несмотря на войну с Францией. К счастью, у Жерара с Вероникой хватило предусмотрительности принять немецкое гражданство, хотя Беата знала, что они втайне осуждают политику нацистов по отношению к евреям. Жерар не спрашивал, почему Беата решила оставить деньги у него, посчитав это ее чудачеством, впрочем, вполне понятным. В это страшное время мир казался неустойчивым. Все рушилось. Вероятно, она опасается, что банки разорятся. Это единственное, чем можно было объяснить размеры суммы, которую привезла Беата. Она дала Жерару конверт, в котором лежали марки на сумму, эквивалентную двадцати тысячам долларов, и сказала, что, если с ней что-то случится, это поможет девочкам продержаться, пока они не смогут получить остальное.
Жерар заверил, что сделает все, а пока положит деньги в сейф. Вероники не было дома, так что им пришлось пить чай вдвоем.
Конюшни все еще были в прекрасном состоянии, хотя теперь в них было меньше лошадей, чем при жизни Антуана. Жерар так и не нашел ему достойной замены.
Они немного поговорили о прежних временах, а потом Жерар вызвал такси и попросил отвезти Беату в город.
Дафна уже была дома. Она увлеченно рассказывала о своем новом поклоннике, с которым познакомилась в школе. Его отец, военный, служил в Австрии, и Дафна уверяла, что мальчик очень красив. Глаза девочки возбужденно блестели, и Беата невольно рассмеялась. Они уселись за стол, и Дафна призналась, что хотела бы поскорее увидеть Амадею. Они давно не ездили к ней, но из писем знали, что она собирается дать временные обеты в четвертый раз. Дафна уже смирилась с выбором сестры. Но Беата по-прежнему надеялась, что дочь все-таки передумает. До пострига оставалось два года. Шла весна сорок первого.
На следующей неделе Беата снова отправилась в банк, чтобы взять деньги на текущие расходы. Она собиралась купить ткани на летние платья для Дафны, а сейчас было легче заплатить наличными, чем выписывать чеки, хотя теперь делать покупки Беате стало труднее. Все магазины, в которых она привыкла покупать ткани, принадлежали евреям и теперь были закрыты. Стоя у окошка, она думала о том, что ей понадобится в первую очередь, когда кассир неожиданно вернул чек.
— Прошу прощения, фрау, — холодно бросил он, — но чек невозможно обналичить.
Беата решила, что произошла ошибка.
— Простите, почему? У меня на счету более чем достаточно средств, чтобы покрыть расходы по чеку, — улыбнулась Беата и попросила проверить еще раз.
Но кассир покачал головой, сказав, что все верно и никакой ошибки быть не может. Директор банка лично проставил необходимые индексы, и кассир не собирался их оспаривать.
— Вас счет закрыт, — сухо пояснил он.
— Вздор! Этого быть не может! — раздраженно воскликнула Беата и уже хотела было попросить вызвать директора, но, встретившись с молодым человеком взглядом, осеклась.
— Кем?
— Третьим рейхом, — коротко ответил кассир. Беата уставилась на него, открыла рот, но ничего не сказала. Просто положила чек в сумочку, повернулась и поспешно вышла. Она поняла, что все это значит. Кто-то донес на нее. Мина! Мина, больше некому. Бывшая горничная родителей не сочла за труд пойти к властям. А может, кто-то услышал, как она называла Беату «фрейлейн Витгенштейн», и решил выслужиться. Однако как бы там ни было, ее счет закрыт, потому что отныне всем известно о ее происхождении. Иной причины закрывать ее счет просто быть не может. И знала это только Мина, хотя Беата и сделала вид, будто незнакома с ней.
Беата взяла такси и уже через пять минут была дома. Она не могла решить, что делать: остаться и ждать, что будет, или немедленно уехать. Но куда?! Она подумала о Добиньи, но не захотела подвергать друзей опасности, как бы ни сочувствовали они евреям. Одно дело — жалеть людей, другое — прятать. Но возможно, они с Дафной смогут провести у Добиньи ночь, и те посоветуют, что им делать. У Беаты не было паспорта, и она вполне сознавала, что они с Дафной ни за что не смогут перейти границу Кроме того, у нее не было денег, если не считать тех, что хранились в сейфе Добиньи, а их Беата пока брать не хотела: позже они могут понадобиться девочкам.
Пытаясь справиться с паникой, она вытащила два чемодана и стала собираться. В один положила свою одежду и драгоценности, в другой стала бросать вещи дочери. В это время из школы вернулась Дафна и, увидев лицо матери, сразу поняла: случилось нечто ужасное.
— Мама, что ты делаешь? — испуганно спросила она. Девочка никогда еще не видела мать такой. Сейчас ее лицо превратилось в страшную маску.
Беата всегда боялась, что этот день настанет. И сейчас ее худшие опасения сбывались.
— Мы уезжаем. Возьми с собой ровно столько, чтобы поместилось в одном чемодане, — бросила она, продолжая трясущимися руками складывать вещи.
— Почему? Что случилось? Мама, пожалуйста…
Дафна, сама не зная почему, заплакала. Мать обернулась. В ее глазах светилась вековая скорбь.
— Я родилась в еврейской семье. И крестилась, чтобы выйти за твоего отца. Об этом никто не знал. Все эти годы я скрывала это. Ты же знаешь, что нацисты делали с евреями. На прошлой неделе я встретила в банке женщину, которая меня узнала. Она громко назвала мою девичью фамилию. Сегодня, когда я пришла в банк, оказалось, что мой счет закрыт. Нужно уходить. Они непременно меня арестуют.
— О, мама… они не могут… — ахнула Дафна.
— Они могут все. Скорее. Собирайся. Надо немедленно уйти, — бормотала Беата с таким отчаянием, что Дафна попятилась, все еще не в силах осознать происходящее.
— Но куда мы пойдем? — Она вытерла глаза, стараясь держаться храбро.
— Не знаю. Я еще не придумала. Может, Добиньи разрешат нам провести одну ночь у них. Потом решим, что делать дальше.
— А монастырь? Что, если мы отправимся в монастырь? — прошептала Дафна, принимаясь бросать в чемодан первые попавшиеся вещи. Все происходящее казалось ей кошмаром наяву. Для шестнадцатилетней девочки Дафна была слишком оторвана от мира, и теперь она никак не могла осознать, что творится. Они вот-вот покинут родной дом, и, возможно, навсегда. Где они будут жить? Другого дома Дафна не знала.
— Я не хочу подвергать опасности Амадею или монахинь, — сдержанно пояснила Беата.
— А она знает? О тебе.
— Я рассказала ей после «хрустальной ночи». Тогда они выслали моих родных, и я решила, что ей следует знать.
