— А почему скрыла от меня?
— Посчитала, что ты слишком молода. Тогда тебе было только тринадцать… — начала Беата.
В дверь громко постучали. Мать и дочь в ужасе переглянулись, и Беата с неожиданной решимостью взглянула в глаза дочери.
— Я люблю тебя. Помни это. Самое главное в жизни — любовь. Что бы ни случилось, мы есть друг у друга.
Она хотела предложить дочери спрятаться, но что будет делать девочка, оставшись одна?
В дверь снова заколотили. Дафна заплакала в голос.
Беата, стараясь взять себя в руки, спустилась вниз. На крыльце стояли два солдата и офицер СС. Сбывались ее худшие страхи. Теперь она поняла, что сделала ошибку, не велев Дафне спрятаться. Поздно. Девочка стояла в дверях спальни, наблюдая за ними.
— Вы арестованы, — проскрежетал офицер. — Обе. Как еврейки. Ваш банк сообщил о вас властям. Идите за нами.
Беату затрясло. Дафна пронзительно завопила.
— Не смей! — прикрикнула на нее Беата. — Все будет хорошо.
И, повернувшись к офицеру, спросила:
— Что мы можем взять с собой?
— По одному чемодану в руки. Вас высылают.
Вещи уже были собраны, и Беата велела Дафне принести чемоданы. Девочка в панике уставилась на мать, и та обняла ее.
— Придется делать, как они приказали. Будь сильной. Помни, что я тебе сказала. Я люблю тебя. Мы вместе.
— Мама, я так боюсь!
— Быстрее! — приказал офицер, и уже через несколько минут женщины вышли из дома навстречу неведомой судьбе.
Глава 15
Двумя днями позже в кармелитский монастырь приехал настоятель прихода, к которому принадлежала Беата, и попросил мать-настоятельницу о встрече. Сам он узнал все от горничной Беаты, прибежавшей к нему в слезах. Горничной не было дома, когда это случилось. Соседи рассказали ей обо всем, что видели. Священник решил известить Амадею. Он не знал, почему женщин арестовали, и, прежде чем ехать в монастырь, попытался потихоньку узнать по своим каналам, куда их поместили. Выяснилось, что их отвезли в пересыльный лагерь под Кельном. Обычно люди проводили там недели и даже месяцы, но именно в тот день в женский концлагерь Равенсбркж отправлялся эшелон с заключенными, и женщин посадили в один из вагонов. Они уже уехали.
Мать-настоятельница молча выслушала речь священника, после чего подчеркнула необходимость сохранения тайны. Но сама она знала, что очень скоро новость разлетится как на крыльях. Среди прихожан многим известно, что шесть лет назад Амадея стала монахиней, а значит, за Амадеей в любую минуту могут прийти.
Распрощавшись со священником, настоятельница после некоторых колебаний открыла ящик стола, вынула письмо, а затем набрала некий телефонный номер.
Несколько месяцев назад Беата прислала ей письмо с именем и этим самым номером. Именно на такой случай, как этот. Не поддаваясь панике и не впадая в истерику, Беата старалась предвидеть худшее. И вот это худшее настало. Им и так достаточно долго везло. Правда, конец оказался ужасным.
Повесив трубку, настоятельница склонила голову в безмолвной молитве и только потом послала за Амадеей. Девушка работала в саду. Счастливая и улыбающаяся, она предстала перед настоятельницей.
— Вы хотели меня видеть, преподобная матушка? — спросила она, не понимая, зачем ее позвали, но на всякий случай поспешно оправляя одежду.
— Сестра Тереза, садись, пожалуйста, — вздохнула настоятельница, моля Бога, чтобы помог ей найти нужные слова. А это было нелегко.
— Как тебе известно, времена сейчас трудные. Для всех. И пути Господни неисповедимы. Нам просто нужно следовать за Ним, не ропща и не спрашивая, почему Он указал именно эту дорогу.
Амадея встревожилась:
— Я что-то сделала не так?
— Вовсе нет, — покачала головой настоятельница, сжимая руку девушки. — У меня очень плохие новости. Кто-то донес на твою мать. Она и твоя сестра два дня назад были арестованы и вчера отправлены в Равенсбрюк. Это все, что мне известно. Когда их видели в последний раз, они были здоровы. Их не били.
Но обе знали, что ждет родных Амадеи. Равенсбрюк был лагерем, где женщин морили голодом и непосильным трудом. Бедняги мерли как мухи. Из этого лагеря никто не возвращался.
Амадея задохнулась. Рот ее широко раскрылся, но оттуда не вырвалось ни звука.
— Мне очень жаль, но мы должны решить, как быть с тобой, — объявила настоятельница. — Тот, кто донес на твою мать, знает и о тебе. А если и не знает, найдется другой доносчик. Я не хочу подвергать тебя опасности.
Амадея молча кивнула, мельком подумав об остальных. Но сейчас все ее мысли занимали мать и сестра. Каким ужасом это, должно быть, стало для них, как они испугались! Дафне всего шестнадцать. Она с самого рождения была ребенком Амадеи.
По щекам девушки покатились безмолвные слезы. Она судорожно стиснула руки матери-настоятельницы. Та обошла стол и обняла девушку. Амадея судорожно зарыдала. Такого ужаса она не могла себе представить.
— Они в руках Божьих, — прошептала настоятельница. — Все, что мы можем, — это молиться за них.
— Я никогда больше их не увижу. О, матушка… мне этого не вынести… — рыдала девушка.
— Многие и там выдерживают.
Но обе знали, что смертность в лагере огромная, и никто не может знать, останутся ли Беата и Дафна в числе счастливиц. А ведь Дафна так красива! Одному Богу известно, что с ней сделают!
Однако настоятельницу сейчас больше занимала Амадея. Она отвечает за девушку. Отослать ее в Голландию, как когда-то сестру Терезу Бенедикту, невозможно. Голландия оккупирована, и уже присутствие Эдит в монастыре было крайне опасно для других монахинь. Голландки не смогут принять к себе еще одну еврейку. Кроме того, у настоятельницы не было достаточных связей, чтобы переправить Амадею через границу. Именно поэтому она и позвонила по тому номеру. У нее не было выбора. Нужно было спасать девушку.
Друг обещал прибыть через час.
— Я хочу попросить тебя об очень большом одолжении. Понимаю, это трудно, но ты должна сделать это ради себя и ради нас, — грустно проговорила мать-настоятельница. — Иного выхода нет.
Амадея все еще не оправилась от потрясения и вряд ли была способна что-то осознать, однако она кивнула и обратила на матушку печальный взгляд.
— Я хочу попросить тебя уехать. На время, пока все не успокоится. Если ты останешься здесь, монастырь могут разгромить. Когда же все кончится и мир вновь станет нормальным, ты вернешься. Я это знаю. Я никогда, ни на минуту не сомневалась в твоем призвании. Поэтому и прошу тебя сейчас. Ты по-прежнему останешься одной из нас, даже если будешь жить среди чужих людей. Для тебя ничего не изменится.
Через два месяца Амадея снова собиралась принести временные обеты. До пострига оставалось два года. Слова матери-настоятельницы стали для Амадеи еще одним ударом. Она потеряла мать и сестру, возможно, навеки, и вот теперь ее отсылают.
