На следующий после Рождества день Жерар пришел в чуланчик в неурочное время и, не скрывая тревоги, сообщил, что накануне комендант объявил, что желает провести утром полный осмотр замка.
Правда, Жерар был уверен, что никто ничего не заподозрил, но утром гестаповцы начнут открывать все двери, от подвала до башен. Комендант уже успел присвоить с дюжину ящиков вина и два бочонка коньяка.
Жерару удалось узнать точное место расположения фермы, где был вырыт подземный тоннель, и он сообщил, что Амадею уже ждут. Он вручил ей маленькую карту и объяснил маршрут.
— Но как я ее найду? — встревожилась девушка. Что же, рано или поздно все кончается, и теперь ей придется положиться на удачу.
Ферма находилась в пятнадцати милях от замка, но проселочной дороги туда не было. Амадея должна была пробираться по пересеченной местности, стараясь при этом не заблудиться. Прежде всего ей нужно было незаметно пробраться мимо расположившихся в конюшнях солдат. Жерар сказал, что везти ее на машине слишком опасно: они могут привлечь нежелательное внимание к ферме и подвести тем самым ее хозяев.
— Я поставил для тебя лошадь в загон, — тихо объяснял Жерар. — Поезжай на север и никуда не сворачивай. Все приметы обозначены на карте. Тебя будут ждать. Потом отпустишь коня, он вернется сам.
Жерар хотел, чтобы она отправлялась прямо сейчас.
Они сидели в темноте, тихо переговариваясь. Света не зажигали из опасения, что его заметят солдаты.
Через полчаса Жерар и Вероника проводили Амадею вниз и обняли на прощание. Вероника закутала ее потеплее и поцеловала, нежно, как собственную дочь.
— Спасибо за все, — прошептала Амадея, в последний раз обнявшись с Вероникой и Жераром.
— Постарайся добраться туда побыстрее. Я оставил тебе надежного жеребца.
И одного из самых резвых.
Они открыли дверь, и девушка ступила в темноту. Ее тут же обдало холодом. Она не выходила из дома восемь месяцев, и ледяной воздух обжег ей легкие. Задохнувшись, Амадея быстро зашагала к загону, открыла дверь, погладила жеребца по теплому крупу и в темноте поправила седло. Карту она сунула в карман. Потом вывела коня во двор. Дыхание вырывалось из его ноздрей белым паром. Часовых солдаты не выставили и, по-видимому, мирно спали. Амадея легко вскочила в седло, вспомнив уроки отца, и словно слилась с конем. Медленным галопом покидая двор, она услышала, как завозились лошади в конюшнях. Значит, почуяли ее. Но никого из людей это, похоже, не насторожило.
Амадея пустила лошадь рысью, наслаждаясь забытым ощущением свободы. Лунный свет был достаточно ярким, и, проехав несколько миль, она заметила первую из меток. Небо стало светлеть, но Амадея надеялась попасть на ферму еще до восхода.
До фермы оставалось около мили, когда она вдруг заметила огни слева и поняла, что в кустах спрятана машина. Раздался выстрел. В первый момент Амадея растерялась, не зная, что делать. Повернуть назад или продолжать путь?
Но тут же пришпорила коня и рванулась вперед. Мотор взревел, и машина на полной скорости помчалась за ней. Она была почти у цели, когда вдруг поняла, 210 что ведет гестаповцев прямо на ферму.
Неожиданно перед ней оказался грузовик. Легковая машина подперла ее сзади. Амадея оказалась в ловушке.
— Стой! — закричали мужчины, когда лошадь нервно загарцевала, выдувая пар из ноздрей. Последние полчаса Амадея немилосердно ее подгоняла. — Кто здесь?
Амадея упрямо молчала.
На нее направили луч фонарика. Увидеть женщину преследователи не ожидали. Она скакала по-мужски, умело направляя лошадь по бездорожью.
Один из мужчин подошел к ней. Амадея хотела было спрыгнуть с лошади и бежать, но решила, что тогда пристрелят либо ее, либо ни в чем не повинное животное. Значит, на ферму ей попасть не суждено, и утром Жерар узнает об этом. Но что всего хуже, ее преследователи определят по клейму, из чьей конюшни эта лошадь. Что бы с ней ни случилось, она не имеет права подставлять людей, которые стольким ради нее жертвовали. Нужно было срочно что-то придумать.
— Документы! — рявкнул солдат, протягивая руку. Другой прицелился в нее из автомата. — Документы!
— У меня ничего нет.
В монастыре документы не требовались, и у Амадеи действительно не было паспорта.
— Кто вы?
Она сначала хотела назваться вымышленным именем. Но какой в этом смысл? Оттого, что она скажет правду, ничего не изменится.
— Амадея де Валлеран, — отчетливо произнесла она.
— Чья это лошадь? — продолжал допрашивать гестаповец, тоже целясь в нее из автомата, на случай если она попытается бежать. Несмотря на то что лошадь продолжала пятиться и брыкаться, мужчины видели, что перед ними искусная наездница. Даже несмотря на отсутствие тренировок, Амадея легко справлялась с одним из лучших жеребцов Жерара. Отец был прекрасным учителем.
— Я украла ее, — спокойно ответила девушка, внутренне содрогаясь. Кто знает, что им взбредет в голову. — Мой отец когда-то работал в конюшне. Я сумела туда пробраться.
Нужно любой ценой защитить Жерара и Веронику. Гестаповцы не должны понять, что Добиньи сами дали ей коня.
— Куда едете?
— Навестить друзей.
Очевидно, ей не верили, но Амадея была к этому готова. Она только молилась, чтобы ее преследователи не нашли у нее карту. Это был всего лишь маленький клочок бумаги, и она надеялась, что он не привлечет их внимания.
— Слезайте, — приказали ей, и Амадея легко спрыгнула на землю. Один из солдат взял у нее поводья и увел жеребца. Другой снова прицелился в нее. Неужели все-таки собирается пристрелить?
К собственному удивлению, девушка совершенно не ощущала страха. Да и что ей терять? Только жизнь, которая принадлежала Богу. И если Он пожелает призвать ее к себе, так тому и быть.
Ее грубо втолкнули на заднее сиденье машины, и Амадея еще успела увидеть, как солдат вскочил на жеребца и помчался в том направлении, откуда она приехала.
— Скольких лошадей вы украли? — спросил водитель.
Один солдат сел рядом с Амадеей.
— Только эту, — коротко обронила она. Больше вопросов ей не задавали. Девушка не была похожа на воровку. Кроме того она была необычайно красива и прекрасно держалась в седле.
Амадею отвезли в какой-то дом и заперли в маленькой комнате. Оставшись одна, она изорвала карту в мелкие клочья и рассыпала их в углах и под ковром.
Часа через два за ней пришли. Снова спросили, как ее зовут, и позвонили в Кельн. Там хранились досье не только на нее, но и, что важнее, на мать. С того случая в банке о семье де Валлеранов было известно все.
— Твоя мать еврейка, — процедил сквозь зубы гестаповец. Амадея не ответила. — Они с твоей сестрой были арестованы в апреле.
Амадея кивнула. Она держалась с хладнокровием и безмятежностью женщины, знающей, что находится под защитой. И в ответ на слова гестаповца только выпрямилась, твердя себе, что на ней монашеское платье. Было в ней нечто неземное, что чувствовали даже допрашивавшие ее звери.
