– Да он и мне несколько раз в рот свой кулак засовывал.
– Я не знаю, о ком вы говорите, – вмешался Эл.
– Увидел бы его – сразу бы узнал, – сказал Верзила Деннис. – Это был бы тот самый малый, который колотил бы чьей-то башкой об мусорный бак. И голосина у него был жутко громкий.
– Да уж, трепаться он был мастак, – подтвердила Эллен. – Слушать, как Вилли треплется, это было все равно как если бы на тебя школьный автобус наехал. Да… Если кто и мог открыть долбанный бар со стриптизом в этой семейке, так это, по идее, должен был сделать этот ублюдок Виллис, а уж никак не Уолтер.
Верзила Деннис выудил из кучи мелочи долларовую бумажку и пошел к сцене. Он протянул доллар рыжеволосой танцовщице. Он ей что-то сказал, и она взяла доллар и засмеялась. Эллен заказала еще два пива, а когда Роуз принесла бутылки, Эллен спросила:
– А что обычно говорят этим девчонкам, когда дают им деньги?
Роуз пожала плечами и ушла.
– Разговорчивая, – отметила Эллен. – Совсем как ее дядюшка Вилли.
– Обычно девчонкам говорят, что они красивые, – сказал Эл. – Говорят: «Ты здорово танцуешь»… или еще что-нибудь в таком духе.
– Очень мило.
– Ты же когда-то выделывала стриптиз. Ты же помнишь, как и что.
– Ну не в таком же месте, – возразила Эллен. – И непрофессионально. Только в самом начале, в «Больших людях». Только чтобы туда народ заманить. – Эллен залпом выпила скотч. – Дело пошло, что правда – то правда. Некоторые так с тех пор ко мне и ходят. И некоторые из них сейчас здесь. Вот только не припомню, чтобы мне кто-то деньги совал.
– А как поживает мой малыш Томми? – вдруг спросил кто-то из-за спины Эла.
Эллен посмотрела в ту сторону и улыбнулась:
– Привет, Джеймс.
– Привет, Элли.
– Где тебя носило, Джеймс? Мы по тебе скучали.
Джеймс посмотрел в сторону сцены и помахал рукой. Вышла новая танцовщица – высокая чернокожая девушка. Она раскачивалась на месте с закрытыми глазами. Эл, Эллен и Джеймс некоторое время молча смотрели на нее. Она качалась и качалась, медленно, словно забыла, где находится, словно думала, что она совсем одна. Они смотрели на нее, а она ничего не делала, только медленно покачивалась, но никто никуда не спешил, да и смотреть больше было не на что. Рыжая девица собрала свои вещи и прошла по сцене за спиной у чернокожей танцовщицы.
– Ой, мамочки, – сказал Джеймс. – Вы только поглядите!
– На какую? – поинтересовался Эл.
– На всех! – улыбнулся Джеймс. У него не хватало переднего зуба. Как-то ночью пьяный Томми повалился на него, и Джеймс рухнул на пол с открытым ртом.
– А тебе тут попеть дают? – спросила Эллен.
Джеймс покачал головой. Бывало, он приходил в бар «Большие люди», вставал около сигаретного автомата и начинал петь. Тогда Эллен выключала музыкальную машину и строго приказывала всем замолкнуть, и все слушали Джеймса. По такому случаю он наряжался в костюм, который кто-то выбросил, а он подобрал, в чистые носки и штиблеты. В общем, выглядел прямо как Нат Кинг Коул,
[7]
а пел лучше. От лампы, висевшей над сигаретным автоматом, на него очень правильно падала тень. Бывало, некоторые слушали его и плакали. Даже трезвые.
– Как поживает мой Томми? – снова спросил Джеймс.
– Он сейчас такой толстый – ты бы его не узнал.
– Он худышкой никогда не был.
– А сейчас прямо как монах. А пьет по-прежнему, как рыба.
– Как рыба-монах, – добавил Эл, и Джеймс расхохотался и обнял его.
Джеймс был в пальто из кожзаменителя. Пальто выглядело так, словно его сшили из кусков обивки автомобильных сидений. Светло-коричневые лоскуты чередовались с серыми и темно-коричневыми.
– Я скучаю по Томми, – сказал Джеймс.
– А мы по тебе, – сказала Эллен. – Загляни как-нибудь. Развлекись на всю катушку.
Джеймс кивком указал на танцовщицу.
– У нас на другой стороне улицы тоже есть девушки, дружок, – сказала Эллен.
Джеймс на этот раз даже не кивнул, а Эллен шепнула на ухо Элу:
– Хочу, чтобы мой народ ко мне вернулся.
Эл понимающе сжал ее руку.
Эллен встала и пошла в туалет. Там все было, как раньше. Все та же надпись на стене над писсуаром: «Я трахал твою мамочку», а пониже другим почерком: «Ступай домой, папуля. Ты пьяный в стельку».
Эллен подкрасила губы, вымыла руки без мыла и вытирать их бумажным полотенцем не стала – так уж она привыкла. Под зеркалом красовалась самая старая из надписей – шутка десятилетней давности: «Три Самые Главные Вещи, Которые Нам Больше Всего Нравятся в Томми. № 1: его здесь нет». Под номерами два и три ничего написано не было.
– Ха, – громко хмыкнула Эллен.
Она пробыла в туалете долго. В дверь несколько раз постучали тихонько, а один раз кто-то сердито забарабанил, но Эллен и не подумала открывать. Когда она наконец вышла, за дверью стояла темноволосая девушка с замысловатым пучком на макушке. Они улыбнулись друг другу.
– Роуз, – сказала Эллен.
– Меня зовут Сэнди. Роуз – моя сестра.
– И точно, вы как сестры.
– Мы все здесь работаем.
– Я слышала. Ну просто как обслуживание коттеджей. Как винный погребок, – уточнила Эллен.
Сэнди промолчала, и Эллен добавила:
– Меня зовут Эллен.
– Знаю.
Женщины стояли и смотрели друг на друга. Сэнди, как и Роуз, была в купальном костюме, но плюс к тому – в шортиках.
– Ну и как бизнес?
– Отлично, – ответила Сэнди. – А у вас?
– И у меня отлично, – солгала Эллен.
– Хорошо, – улыбнулась Сэнди. – Это очень хорошо.
– Ты в туалет?
– Да нет, я тут просто так стою.
– Знаешь моего племянника Эла? – Эллен указала в сторону стойки. – Он тут самый умный.
– Это точно, – кивнула Сэнди.
– Он мне на днях заявил, что влюблен в меня с тех пор, как я его в коляске возила.
– Ну надо же.
– А в девушек в этом баре мужики влюбляются?
– Не знаю. Может быть.
– Я так не думаю, – покачала головой Эллен. – Думаю, им просто нравится глазеть.
– А по-моему, это не так уж важно, – сказала Сэнди.
– Твоему отцу девушки вообще не нравятся. Ты уж извини, что я про это говорю.
– Нас он любит.
