– Нет, – улыбнулся мой дед. – Смешно.
– Я тоже так думаю. Мне и тогда так казалось, и теперь так кажется. – Бабетта немного помолчала. – И все-таки за последние годы я столько всякой дряни навидалась, что вас бы точно стошнило, если бы вы услышали. Я бы могла еще как вас шокировать. Я делала такие ужасные вещи, что не стала бы вам про них рассказывать, даже если бы вы меня умоляли.
– Я не стану вас умолять. Я ни о чем таком не хочу знать, – сказал мой дед, но потом, когда он ушел домой, ему вдруг отчаянно захотелось услышать о чем-нибудь именно таком.
– Да это и не важно. Мы об этом совсем не будем говорить. А вы забавный, честно. С вами я чувствую себя просто старой шлюхой. Знаете, среди певиц столько старых шлюх, и все они смотрят на молодых парней и говорят: «А ты забавный». Но с вами все так и есть. Большинству мужиков только дай принюхаться к прошлому девушки, и потом давай выкладывай все, как было. А вы только смотрите на меня, но я не привыкла, чтобы на меня вот так смотрели.
Мой дед покраснел.
– Извините, если вам показалось, что я на вас пялюсь, – сказал он.
– Если бы только на меня! Вы на всю комнату пялитесь. Готова об заклад побиться: вы запомнили каждую трещинку на этих стенах, столбики на спинке кровати и даже то, что у меня лежит на дне чемоданов.
– Нет.
– Да, запомнили. И меня вы все время запоминали. Даже не сомневаюсь.
Мой дед промолчал, потому что Бабетта, конечно, была совершенно права. Он молчал и нервно переступал с ноги на ногу – и вдруг резко ощутил, что ноги у него разные. Не в первый раз в жизни ему стало из-за этого не по себе, даже голова немного закружилась.
– Ну вот, я вас смутила, – сказала Бабетта. – Думаю, вас очень легко смутить, поэтому мне нечем гордиться. – Немного помедлив, она добавила: – Нет, теперь я точно верю, что вы художник, иначе бы вы так не таращились на меня и на все вокруг. Вы любитель посмотреть, а не послушать. Я права?
– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – ответил мой дед.
– Напойте мне хоть кусочек мелодии той песни, которую я пела сегодня. Скажите хоть строчку текста. Ну, давайте.
Мой дед поспешно задумался, но на ум ему приходил только голос человека, который спрашивал, который час. Он еще немного помолчал и сказал:
– Вы пели, кажется, про то, что вам грустно из-за того, что кто-то ушел. Мужчина, кажется… – У него сорвался голос. Затем он робко добавил: – Песня была очень красивая. Вы ее хорошо исполняли.
Бабетта расхохоталась:
– Я так и знала, что вы не слушали. Песня очень глупая. Дурацкая песня. А вот скажите: сколько пар танцевали позади меня?
– Четыре, – без малейших раздумий проговорил мой дед.
– А кто из девушек на сцене был самого маленького роста?
– Вы.
– А в оркестре сколько было музыкантов?
– Я никого не видел, кроме дирижера и контрабасиста – конечно, потому что он играл стоя.
– Ну да, ясно.
Бабетта пошла к умывальнику и несколько минут возилась там с туалетными принадлежностями. Потом она повернулась и, подойдя к моему деду, вытянула руку. Она нанесла несколько мазков помады на руку выше запястья. Оттенки помады едва заметно отличались один от другого. Затем Бабетта подкрасила губы помадой из тюбика, который держала в другой руке, и спросила:
– Какой цвет у меня сейчас на губах?
Мой дед опустил глаза и стал разглядывать руку Бабетты. Красные мазки на белой коже его неожиданно встревожили. Он немного помедлил, прежде чем ответить, потому что внимание его привлекло нечто другое – тонкая синеватая вена, тянувшаяся к сгибу локтя Бабетты. Затем он указал на второй мазок от запястья и сказал:
– Вот этот.
В глаза Бабетты он посмотрел только тогда, когда она опустила руку и заинтриговавшая его голубоватая вена скрылась из виду. Бабетта стояла, прижав вторую руку к губам, и смотрела на своего странного гостя такими большими и испуганными глазами, что моему деду показалось, что ее рука принадлежит не ей, а кому-то другому, кто готов ее обидеть, напасть на нее. Мой дед осторожно взял руку Бабетты и медленно опустил. Он посмотрел на ее губы и понял, что цвет определил верно. Не особенно задумываясь над тем, что делает, он приподнял ее подбородок, чтобы на ее лицо лучше падал свет, и стал разглядывать форму ее лба, носа, скул. Бабетта наблюдала за ним.
– Послушайте, – сказала она. – Если вы собираетесь меня поцеловать, просто…
Она умолкла. Мой дед убрал руку от подбородка Бабетты, снова взял ее за руку и стал внимательно изучать мазки помады на коже. Он смотрел на руку Бабетты очень долго, и в конце концов она не выдержала и начала стирать помаду уголком полотенца. Ей словно бы стало стыдно за то, что она сделала. Но мой дед смотрел не на помаду. Он смотрел на тонкую голубоватую вену, лежавшую, словно в колыбели, в сгибе руки Бабетты. Немного погодя он взял другую руку Бабетты и сравнил вены на одной и другой руке. Он очень нежно сжимал запястья Бабетты, но смотрел на ее руки так пристально, что она не выдержала этого взгляда и потянула руки к себе. Мой дед сразу же отпустил их.
Он подошел к переброшенному через трубу платью и еще раз присмотрелся к его слишком яркому зеленому цвету. Потом вернулся к Бабетте, чтобы снова разглядеть цвет ее волос. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к ее волосам, но она перехватила его руку.
– Пожалуйста, – сказала она. – Хватит.
Мой дед ошеломленно заморгал, будто его только что разбудили или сообщили какую-то ужасную новость. Он обвел гримерную взглядом, будто хотел отыскать здесь еще кого-то, потом нахмурился и перевел взгляд на Бабетту.
– Вам следует знать, что есть правила поведения, – строго проговорила Бабетта. – Можно сказать какие-то слова, чтобы девушка не чувствовала, что ею пользуются.
Ее лицо было бесстрастным, но, взяв зеркальце на длинной ручке, она сжала его крепко, как теннисную ракетку или оружие.
Мой дед покраснел.
– Простите меня, – пробормотал он. – Я не хотел… Со мной порой такое случается… Бывает. Я вот так начинаю смотреть, приглядываться…
Бабетта прервала его резким, раздраженным взглядом. По ее лицу словно тень пробежала.
– Вы не должны так вести себя с людьми, – сказала она. Мой дед снова принялся извиняться, но она решительно покачала головой и сказала: – У вас получится очень хорошая картина, но мне она совсем не польстит. И это нормально, – добавила она, небрежно пожав плечами, – потому что я ее никогда не увижу.
– Простите, – проговорил мой дед, чувствуя себя совершенно чужим. Он словно бы снова оказался в коридоре за ее дверью, где стены были затянуты паутиной.
Бабетта снова пожала плечами, подняла руку и прикоснулась к рыжему локону, который благополучно лежал, где ему было положено. Мой дед молча смотрел на нее.
