– Значит, у Стефани есть номер его мобильного! – воскликнула Диана, очень довольная своей проницательностью. – Они наверняка знакомы ближе, чем показывают это в обществе.
– Вот и я так подумала. Может, у них вообще давно роман, а эсэмэску о том, что он ей нравится и она хотела бы встретиться на балконе, она послала просто для прикола? Он же любит ролевые игры. Может, у них игра такая?
– Да, похоже. А ты спросила его об этой эсэмэс?
– Ты что?! – замахала на нее руками Нора. – Я не хочу, чтобы он знал, что я сунула нос в его телефон да еще уделяю этой какой-то толстухе так много внимания! Конечно, я ничего не сказала, но на всякий случай решила кое-что предпринять.
Диана широко раскрыла глаза:
– Что же? – Она понизила голос до драматического шепота: – Будешь за ними следить?
– Это почему-то не пришло мне в голову, – призналась Нора. – Но мой вариант решения проблемы лучше: не надо платить детективам за слежку. Да и доброе дело, может быть, сотворю. Я хочу предложить Стефани место компаньонки. У моей бабушки есть приятельница. Старая и больная леди. Живет далеко от Лондона. Она – хозяйка старинного Нортриджгемптонского аббатства. Леди Нортриджгемптон очень одинока. У нее не осталось никого из родственников, а она нуждается в уходе и в обществе. Вот и спрашивала мою бабушку, нет ли у нее на примете какой-нибудь скромной воспитанной женщины. В общем, я считаю, что надо предложить Стефани эту работу компаньонки. Платить ей будут в любом случае больше, чем она сейчас зарабатывает.
– А откуда ты знаешь, сколько она зарабатывает?
– Да достаточно посмотреть, как она одета, – снисходительно объяснила недогадливой подружке Нора. – Я, впрочем, поинтересовалась у лорда Блэкриджа, кто по специальности его племянница.
– И кто?
– Программы компьютерные тестирует. Ну что это за работа для женщины? А я предлагаю ей жизнь в романтическом месте: древнее аббатство, красивые пейзажи, свежий воздух и вообще какие-то перемены в жизни, тем более что за это ей еще и очень хорошо заплатят.
Диана наморщила в титаническом умственном усилии свой хорошенький лобик:
– Это все правильно. Только я не поняла: а зачем ты так о ней заботишься?
– Ну как же?! На всякий случай отправить ее подальше от Джорджа. И вообще, посмотреть, как она примет это предложение. Если она откажется от такого шикарного предложения, значит, между ними и правда что-то есть или было.
– Ну если тебя так интересует эта серая мышка…
– Вот на таких серых мышках мужчины как раз и женятся! Вспомни Люси Пауэрс! Вот уродка так уродка! Стефани – просто Мисс мира по сравнению с ней! А выскочила замуж! А Эмма Стоукс? Она вообще, говорят, девственницей замуж выходила! Представляешь? Ни разу никого у нее не было, и вдруг – такой куш! Сам Доунди! А он, между прочим, хозяин нескольких газет и кинотеатров в Лондоне! А мы с тобой? Такие яркие, такие красотки, такие опытные в сексе! И что-то вот пока не замужем!
Диана приподняла идеально выщипанные брови:
– А оно тебе надо? Мне, допустим, и так хорошо.
– Да, надо! Вот из принципа: чтобы было! Ведь ты пойми: это же человек официально берет на себя ответственность за содержание тебя практически всю жизнь. Это о чем-то говорит! Об отношении! А у нас что? Секс – не повод для знакомства?
– Ну как знаешь. Если хочешь замуж, то, конечно, выходи. Ну и отсылай эту Стефани куда подальше.
Нора довольно улыбнулась:
– Значит, ты тоже считаешь, что идея хорошая? Вот только посоветуй, как мне лучше поступить: позвонить ей и сказать, что это Джордж дал мне ее номер телефона или спросить ее номер у лорда Блэкриджа и сказать, что это он дал мне номер?
– Ну… Я бы, наверное, на всякий случай сказала бы, что Джордж дал. Мало ли что у них… А так она будет видеть, что от тебя у него нет секретов, что ты в курсе их отношений и что Джордж сам хочет, чтобы она уехала в это удаленное аббатство. А значит, он не хочет больше ее видеть.
Нора просияла:
– Ты умница, Диана! Я так и сделаю. Так что, едем сегодня к Марио?
– Пожалуй. Почему бы и не поразвлечься?
3
Психолог – «О, называйте меня просто Элинор!» – оказалась приятной пышной блондинкой неопределенного возраста. Ей могло быть и тридцать, и сорок: ухоженное лицо, ни одной морщины, обаятельная улыбка, плавные кошачьи движения. Она смотрела Стефани в глаза и слушала очень внимательно.
Вначале, несмотря на глубокое мягкое кресло, тишину и располагающую внешность психолога, Стефани чувствовала себя несколько скованно. Непривычно было рассказывать чужому человеку о своих проблемах. Но она твердо решила все рассказать, поскольку понимала, что иначе специалист не сможет ей помочь. А помощь была ей очень нужна! Преодолевая смущение, Стефани начала говорить. Сначала о том, что она считала в своей жизни не таким стыдным, терпимым, а потом, как будто открыли на всю мощь кран: Стефани потеряла контроль над тем, что она говорит, рассказывая Элинор то, о чем она ни с кем никогда не говорила.
– Всю жизнь я страдаю от лишнего веса и от отсутствия любви.
– Любите вкусно и много поесть?
– Да. Я как бы компенсирую едой отсутствие любви. Родители меня никогда не любили. А почему, спрашивается? Я росла послушным ребенком, училась в школе на «отлично»: все старалась заслужить их любовь. Я никогда не просила у них денег, считала, что они не обязаны мне их давать: ведь я сама ничего не зарабатываю. Мне было стыдно просить деньги у родителей. А вот мои сверстники всегда получали карманные деньги, да и еще могли попросить или потребовать денег у мамы с папой. И родители их любили и гордились ими, даже если они учились плохо. Я не раз слышала, как мамины подруги расхваливали своих детей, да и сейчас женщины на работе хвастаются своими детьми. Они для них – самые лучшие. Даже если этот ребенок – уже взрослый парень, который не работает и не учится, а его мать вынуждена вкалывать с утра до ночи, чтобы его содержать. А мною мать вечно была недовольна. Всегда считала, что другие дети лучше меня, а я – самая плохая. Она говорила, например: «Посмотри на Кэтрин. Кэтрин такая хорошая девочка. Кэтрин то, Кэтрин се. А ты, такая-разтакая, хуже всех, ты не умеешь общаться с людьми, ты никому не нужна»… И так далее. Я обычно на это отвечала, что давай, мол, поменяемся: ты удочеришь Кэтрин, а я пойду к ее родителям. И это еще что! Мать запросто могла мне сказать: «Я не люблю тебя». Я не представляю, как такое можно говорить своему ребенку. Если у меня будут дети, я постараюсь дать им все душевное тепло, которого я не получила в детстве. Я хочу быть им близкой подругой, человеком, которому они доверяют. А вот я никогда не могла поговорить с матерью по душам. Ее вообще не интересовало, какие у меня мысли, чувства, проблемы. Когда мне было восемь лет, я заболела пиелонефритом и попала в больницу. Родители не навещали меня, и я очень переживала, так как не знала, сколько мне еще предстоит там оставаться. Я чувствовала себя всеми покинутой и начала есть булочки, которые покупала в больничном кафетерии, и ела, ела… Конечно, я поправилась, а вернувшись домой, продолжала есть мучные изделия. Когда отец был дома, он запрещал матери отбирать у меня еду, говорил: «Не трогай ее, пусть ест», а когда отца не было, я опять же просто брала булочки и конфеты без спросу. Папу я редко видела. А мать вечно пилила меня: «Ты – толстая корова! Ты такая никому не будешь нужна! У тебя не будет друзей! Парни не будут за тобой ухаживать! Ты не выйдешь замуж! Уродка! Над тобой все будут смеяться!» И у меня такое впечатление, что я до сих пор выполняю эту мамину программу.
