– Прекрасно, – настороженно ответила Юля, пока не понимая, куда он все-таки клонит.
– Как много, оказывается, у нас богатых людей! – с подъемом продолжал Азарцев.
Юлия молчала.
– Но еще много и бедных!
Тут Юлия почувствовала подвох.
– И мы, Юля, можем же помочь? Если не всем, то хоть кому-нибудь.
– У тебя возникла идея перечислить деньги в детский дом, а самим пойти по миру? – спросила она.
– Нет, Юля, нет! – замахал руками Азарцев. – Но ведь есть же правило – с любой прибыли нужно отдать церковную десятину!
– Насколько я знаю, – холодно ответила Юля, – поблизости церкви не строятся. И это хорошо. Иначе тебя бы уже раскрутили на позолоченные купола.
– Юля! – вдруг тихо и как-то по-детски попросил Азарцев. – Позволь мне бесплатно прооперировать эту девушку с ожогом – Веронику. А деньги ее возьмешь себе за дополнительные процедуры в послеоперационный период. Кстати, она уже достигла совершеннолетия. Согласия родителей на операцию не потребуется, что для меня существенно облегчит оформление документов.
Юля встала с видом Юпитера-Громовержца, и, хоть голос ее был тих, Азарцев понял уже по первым словам, что он зря обратился к ней с этой просьбой.
– Я думала, ты уже выкинул из головы эту дурь! – Черные Юлины волосы отливали металлическим блеском, как перья у хищной птицы.
«Не женщина – монстр! – подумал Азарцев. – Но я все-таки сделаю, как задумал. В конце концов, я здесь хирург, а значит – творец».
И когда Юля, высказав все, что думает по поводу его благотворительности, вышла из его кабинета, громко хлопнув дверью, он торопливо полез в свою записную книжку, чтобы найти там номер телефона Ники Романовой. Велев ей как можно быстрее сдать необходимые анализы, он созвонился с анестезиологом, который должен был работать эти два операционных дня, о чем-то быстро переговорил с ним и, улыбнувшись, достал из книжного шкафа анатомический атлас. Следующие полчаса Азарцев, о чем-то раздумывая и напевая себе под нос, с улыбкой рассеянно перелистывал его в разделах «Голова» и «Шея», как он всегда делал перед интересными операциями.
15
Когда Тина открыла глаза, она увидела, что рядом с ней сидит мать.
– Доченька! Как же это случилось! – Мать осторожно обняла ее, припала к лицу, стала целовать.
– Не надо, мамочка, мне больно.
– Не буду, миленькая. Не буду! – Мать отвернула лицо и быстро спрятала носовой платок. Затем опять заговорила, стараясь быть деловой, бодрой: – Аркадий Петрович сказал, что, если захочешь, ты можешь поесть. Я тебе бульончику свежего принесла.
– Не хочу, мама. Ничего не хочу. Ты сама поешь.
Мать не стала настаивать, Барашков довольно подробно обрисовал ей состояние Тины. А Тина не хотела смотреть на мать, боялась, что опять расплачется. Вообще-то, она чувствовала себя очень плохо. Болело все, что только может болеть – кости, мышцы, голова, ныла рана от катетера под ключицей. И еще Тине было немного странно, что мама сейчас с ней, а не с сестрой. За последние годы Тина привыкла, что главное для родителей – Леночка, парализованная, несчастная, неудачливая. И по привычке Тине было даже совестно, что она сейчас отнимает силы у матери, ведь той обязательно нужно быть там – в маленькой комнатке, где уже много лет лежит Лена.
Мать взяла Тину за руку и молча держала ее. Уже стало темнеть. Тина устала. Присутствие матери не расслабляло, а, наоборот, напрягало ее. «Хватит родителям горя и без меня». Ей уже хотелось остаться одной, вытянуться в постели и ни о ком не думать. «Пускай родители занимаются Леной. Я справлюсь сама», – подумала она.
В палату вошла медсестра, включила свет, проверила капельницу.
Тина осторожно отняла от матери свою руку.
– Тебе пора идти! Там Леночка одна.
– Нет, я еще посижу с тобой. – Тина повернула голову к матери и вдруг увидела, что у той уже совсем старое лицо – осунувшееся, в морщинах. Почему она никогда не задумывалась, сколько маме лет? Она посчитала – оказывается, уже много. А ей-то казалось, что этот мир будет всегда – мама, папа и Леночка. И Тина подумала, что она привыкла жить без них. Ей важно было просто знать, что они существуют.
– Иди, мама, пора! – опять сказала она.
– Хорошо. – И мать, вдруг припав к ее руке, опять заплакала.
– Ну не надо, мама, мне только хуже, когда ты плачешь.
– Прости меня, Валечка, прости! – еле-еле сквозь рыдания могла разобрать Тина.
– Что ты, мама, о чем?
Мать прижалась к ее щеке, покрывала ее поцелуями.
– Ты не думай, миленькая моя, что я тебя не любила. Я тебя очень люблю! И папа тебя очень любит. Просто за Леночкой мы тебя проглядели. Я всегда думала – Леночка больна, но, слава богу, хоть Валечка-то у нас здоровая, сильная! А вот как оказалось! И вмешиваться я в твою жизнь не хотела, думала, что ты сама разберешься и с мужем, и с этим твоим мужчиной. Он ведь звонил мне вчера!
– Кто?
– Азарцев твой. Спрашивал, не у нас ли ты? Сказал, что звонил тебе, но ты не отвечаешь.
Но известие об Азарцеве нисколько не обрадовало Тину. В груди ее была пустота. Звонил – не звонил. Какая ей уже разница? Пусть разбирается в своей жизни сам. Он там, она здесь. Ей больше нет до него дела. Что ей теперь его экзотические птицы, когда она боится всего – вздохнуть, пошевелиться, охнуть, вдохнуть… Если б он знал, как это ужасно, когда все время проваливаешься в какую-то дурноту, боишься, что задохнешься. Боишься, что сердце выскочит из груди и враз остановится. И какое это ужасное чувство – страх смерти. Умом понимаешь, что жить вечно не будешь и незачем, но вдруг как накатит – такой ужас, такая дурнота, оттого что кажется, что скоро умрешь, что уже одновременно с этим и думаешь: ну уж тогда скорей! И холод окатывает тебя, но ты опять дышишь и опять всеми силами цепляешься за жизнь…
– А ты что ответила Азарцеву?
– Так я ведь не знала, что ты здесь. Ничего в общем-то не ответила. Сказала, что, может быть, ты ушла куда-нибудь погулять. Я неправильно сделала?
– Нет, все нормально. Я не хочу, чтобы он приезжал. Сама не хочу его видеть и не хочу, чтобы он видел меня.
– Так что сказать, если он снова будет звонить?
– Надеюсь, что не будет. – Тина задумалась. – Но если все-таки позвонит, скажи, что я уехала отдыхать. К сыну. И здесь меня нет.
Мать поняла, что Тина не кокетничает, да и до кокетства ли ей сейчас было. Но все равно, матери стало жаль, что, очевидно, закончился этот роман дочери. Она была незнакома с Азарцевым, но несколько раз говорила с ним по телефону. Ей был приятен его негромкий, спокойный голос.
– Не до романов сейчас. Главное – выжить, – сказала Тина, и у матери так похолодело на сердце, что внимательная медсестра быстро накапала ей капель. – Мамочка, ну иди! Ты здесь около меня только хуже расстраиваешься.
