"Послать бы все это к черту! – подумала она. – Сколько можно работать! – Только сейчас она поняла, как же на самом деле устала. – Спрошу у главного телефон Азарцева и уйду к нему. Будь что будет!"
Тина прошла мимо отремонтированных палат, мимо наставленных до самого потолка коробок с надписями по-английски и даже не заинтересовалась, что там внутри. Скорее всего, понимала она, там было то, к чему она всегда стремилась, что она так долго ждала. В этих коробках заключалась возможность начать работать по-новому, лечить лучше, уставать меньше. Но Тине вдруг стало все равно. Она прошла мимо ординаторской. Там, она знала, на синем диване сидит человек, который сможет все это освоить, кому это будет все в самый раз. Она думала о Барашкове.
"Пусть он возьмет на себя отделение, – думала она, – а я перейду к Азарцеву с легким сердцем". Если уж она не смогла составить протекцию Барашкову в косметологической клинике, пусть он остается здесь. В конце концов, может быть, когда-нибудь она вернется! Ей очень хотелось помочь Аркадию выбраться из рутины, из нищеты. К тому же у него дочка-умница. Хочет поступать в институт.
Тина вспомнила о сыне, и у нее болезненно сжалось сердце. Как ему с отцом? Что он делает? Учится ли? Здоров ли? Как узнать? И что за подлость – ни разу не позвонить матери!
Она вошла в свой маленький кабинет, села. Окинула взглядом стол и шкаф с книжками, широкий подоконник, на котором так и оставалась невымытая чашка со следами кофе. Крошки сыра, наверное, растащили по укромным местам тараканы. Тина решительно сложила в сумку фотографии со стола. Повыдвигала ящики, обнаружила в одном обрывок бечевки, связала в стопку самые нужные книги. Покидала в пакет разные мелочи, полуботинки, в которых ходила на вскрытие, щетку для волос, флакончик духов. Посмотрела из окошка на улицу, на дерево, которое прощально помахало ей уже почти голыми ветками.
Да, бабье лето не спешило. Сквозь ветки в окно светило солнце, и у Тины появилось счастливое ощущение, что она покидает старый дом и готовится переехать в новую квартиру. Душа ее очистилась, почувствовала свободу, и Толмачёва, перебрав в последний раз в памяти события последних дней – смерть Чистякова, внезапно затеянный ремонт в отделении, расставание с мужем, предательство сына – отринула все сомнения, нашла лист бумаги, сняла колпачок с ручки и быстро написала заявление об уходе.
В кабинет робко постучала Мышка. Тина подняла голову.
– Что тебе, Маша?
– Я хотела бы поговорить.
– Подожди, Мышка, потом. Я сейчас занята. И скажу тебе по секрету: со всеми производственными вопросами подходи теперь не ко мне.
– А к кому?
– Думаю, к Барашкову.
Маша помолчала и через секунду исчезла. Тина же опять склонилась к бумаге, перечитывая написанное, чтобы, не дай бог, от волнения не пропустить какую-нибудь букву, и не заметила, как странно вдруг сверкнули Мышкины глаза.
Когда Тина с листком бумаги вошла в ординаторскую, никого, кроме Барашкова, еще не было.
– Я написала заявление об уходе, – сказала она.
– Зачем это ты? – спросил Аркадий.
– Я устала. Не хочу больше работать там, где меня не ценят. Если главный врач заведет разговор о том, кто будет работать вместо меня, я скажу, что это должен быть ты. Как самый опытный и достойный.
– Это после того, как мне пришили нарушение трудовой дисциплины?
– Да пустяки. Как пришили, так и отошьют, ты же понимаешь. Работать-то некому. Ашота он не поставит, тот молод, о девочках я не говорю, Таня только заканчивает ординатуру, а Мышка вообще у нас первый год. Чистякова нет, я ухожу. Будет логично, если заведующим будешь ты. Я, во всяком случае, этого очень хочу.
– Ты на меня не сердишься?
– За что?
– За то, что, по-видимому, у нас все закончилось, – Барашков пожал ей руку выше локтя.
– Не сержусь, дорогой. Все всегда приходит к логическому концу. Во всяком случае, мне с тобой почти всегда было интересно.
Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Барашкова в щеку. А он обнял ее за плечи и несколько минут подержал так, прижавшись щекой к волосам. Тинины волосы пахли бабьим летом – свежестью, теплом и сухими листьями. Конечно же, именно в этот момент в ординаторскую вошел главный врач, а следом за ним в дверь протиснулась Мышка. Но Тине было уже на все наплевать, а Барашкова от природы было смутить нелегко.
– Добрый день! – без тени смущения поздоровались они хором и тут же уселись рядышком на диван. Главный врач ничего не сказал, но сердито сверкнул очками.
– Две минуты второго! – заметил он, демонстративно поглядев на часы.
– Должно быть, операции еще не закончились, – пожал плечами Барашков.
– Я всем позвонил, чтобы к часу закончили, – недовольно проговорил главный врач. В другой ситуации Тина бы, как всегда, промолчала. Но сейчас ее задело за живое.
– Видите ли… – начала она. Она хотела сказать, что приказ начальства не есть приказание Господа, который руководит всем, в том числе и длительностью оперативных вмешательств, но ей помешали шаги и голоса. В ординаторскую вошли Ашот и Татьяна, в руках они держали колбасу, булки и два пакета кефира. С удивлением они уставились на начальство.
– Где вы ходите? – грозно спросил главный врач.
– После операций мы зашли в буфет. Хотели отдохнуть и перекусить…
– Не переработали! – сказал как отрезал начальник.
В глазах Ашота Тина заметила бешеный огонек. Татьяна же залилась краской, Тина не поняла, от смущения или от гнева.
– Люди, – сказала Тина, – иногда хотят есть и спать. Или вы думаете, что в нашем отделении работают роботы?
– В вашем отделении, – чеканно произнес главный врач, – рабочий день врача составляет пять с половиной часов. Поэтому обеденный перерыв у вас не предусмотрен.
– Поэтому мы и работаем сутками, – улыбнулась Тина.
– А если бы мы работали по пять с половиной часов, как полагается, – заржал Барашков, – нам обеденный перерыв был бы не нужен! Все равно не на что было бы обедать.
– Оставим прения, – холодно ответил главный врач. – Я пригласил всех вас сюда, господа, чтобы объявить следующее…
Тут Ашота понесло.
– К нам едет ревизор? – не удержавшись, спросил он.
– Нет, – внимательно посмотрел поверх очков главный врач. – Отделение анестезиологии и реаниматологии в нашей больнице будет расформировано, и на его базе создается новое отделение – интенсивных методов терапии. Заведовать новым отделением будет, – главный врач оглядел присутствующих взглядом, не терпящим никаких возражений, – всем вам хорошо известная Марья Филипповна.
Происходящее весьма напоминало финальную сцену из "Ревизора". Все ошарашенно переводили глаза то на Мышку, то на главного врача. Мышка сидела, скромно потупившись. Наконец встала и тихо произнесла:
