– Воды!
Сергей послушно потрусил в кухню и вернулся со стаканом. Юлька медленно глотала отвратительно безвкусную жидкость, пытаясь протянуть время. Муж не рвал на себе волосы, не умолял простить. Он тупо смотрел, как убывает вода, и ждал неизвестно чего. Пауза затягивалась.
– Ты чем заболела? – наконец поинтересовался он светским тоном.
– Не знаю, – красиво взмахнув ресницами, томно произнесла Юлька.
– Так врача надо было вызвать, – не сдавался муж.
– Не надо. Мне завтра на работу.
– Как это – на работу? Я сейчас позвоню Валерке и скажу…
– Нет! – С Юльки слетела вся томность. Меньше всего ей нужен был конфликт с шефом.
– Тебе что, лучше? – подозрительно спросил Сергей.
– Да, немного. Это мне цветы? – Она решила сменить тему на более приятную, но промахнулась.
– Вероятно, тебе. Они торчали в дверной ручке. Кстати, хотел спросить: что это за мужик провожал тебя недавно?
– Меня? Мужик провожал? – искренне удивилась Юлька. – Тебе показалось.
У Сергея на щеках заходили желваки. Он с таким трудом выдавил из себя этот вопрос, что теперь не отступил бы ни за что на свете:
– Провожал, провожал. Лось такой здоровый, метра два, наверное. Вы еще у парадного стояли.
Юлька нахмурилась, старательно перебирая в уме скудный перечень кавалеров, накопленных за долгую жизнь. Сергею захотелось немедленно выйти, чтобы не быть зрителем на этом отвратительном спектакле. Но он сдержался.
– А, – наконец осенило жену. – Это не мужик, это… этот… как его… Дудочкин!
– Не мужик? Интересная формулировка.
– Да это наш участковый, – торопливо забормотала Юлька, чувствуя, что ей, как всегда, не верят.
– И что общего у тебя с участковым? – изумился Сергей. – Ты что, украла велосипед из-под лестницы? И почему ты с ним обнималась? И откуда ты вернулась: на тебе было вечернее платье? Что, слишком много вопросов? Это потому, что я знаю больше, чем тебе хочется!
– Вечернее платье? – Теперь пришла Юлькина очередь округлять глаза. – Последний раз я надевала его, когда мы ходили в театр с твоими итальянцами.
– Это было другое платье, со здоровенным разрезом спереди!
– Сережа! Да будет тебе известно, что у меня только одно вечернее платье!
Он смутился. Возразить было нечего, потому что Сергей не знал, сколько на самом деле платьев у его жены. Если бы он удосужился поворошить вешалки, то был бы крайне удивлен малочисленностью ее гардероба.
– Но разрез…
– Это был халат! Я выходила в халате!
– Зимой? – Столь возмутительное вранье не влезало ни в какие рамки.
– Я выскочила на минутку… – Тут Юлька осеклась, поскольку вспомнила, что выходила звонить Сергею, дабы нарушить возможный интим, организуемый им в другой части города. Как объяснить, почему среди ночи вышла на улицу в столь неподходящем одеянии, она не знала, поэтому брякнула первое, что пришло в голову: – Я в магазин за хлебом бегала.
– За хлебом? Ночью? – Сергей скривился и смотрел на нее уже как на червячка с крыльями, по недоразумению попавшего в его борщ.
– Мне есть захотелось. Обязательно хлеба, черного, – вдохновенно сочиняла Юлька.
– Булочная ночью закрыта…
– Я это и без тебя знаю, я в «24 часа» бегала.
Учитывая некоторые странности и редкостную детскую непосредственность жены, это вполне могло оказаться правдой.
– Подожди, – сурово сказал он и выскользнул в коридор. Пролистав справочник, он нашел нужный телефон и позвонил в местное отделение милиции.
– Пыр-быр-мыр, пру, тпрррррр, – донеслось с другого конца провода.
– Это милиция? – на всякий случай уточнил он, не разобрав ни единого слова. Из трубки слышалось бормотание, мужские голоса и веяло канцелярской рутиной.
– Я ж говорю, мужчина! Глухой, что ли, или хулиганишь? Я вот тебе сейчас наряд вышлю!
– Простите, – смутился Сергей. – Связь плохая…
– Связь плохая, когда не с той бабой свяжешься, – хохотнул голос.
Сергей на всякий случай уточнил номер, скосив глаза в справочник. Это действительно была милиция.
– Скажите, пожалуйста, у вас есть участковый Дудочкин?
На том конце провода заливисто заржали. Причем веселье было бурным и неукротимым, весельчак даже икать начал от хохота. Сергей с изумлением пытался понять, что в его словах могло вызвать столь дикую реакцию. Наконец собеседник, всхлипывая от смеха, спросил:
– А Балалайкин тебя не устроит? Ой, не могу, Дудочкин! Надо ж такое придумать.
Инцидент был исчерпан. Судя по веселью, никаких Дудочкиных, Гармошкиных и прочих в отделении не имелось.
– Ну не знаю я! – в сердцах выкрикнула Юлька, когда Сергей немым укором материализовался в дверном проеме. – Это все подстроено!
– Что подстроено? Гармошкин твой? – Сергей скрипнул зубами.
– Он не Гармошкин, он Балалайкин!
– Ты же говорила Дудочкин!
– Может, и Дудочкин. Какая разница?
– Ну, не скажи! Разница колоссальная: в дудочку дудят, гармошку растягивают, а на балалайке…
И тут Юльку понесло. Он на нее орет! Да какое он имеет право, покрывая свои грешки, втаптывать ее в грязь этими мерзкими намеками:
– А как поживает твоя девочка! Как прошла сегодняшняя встреча? Как обычно?
– Это глупая тактика, Юля! Глупая и примитивная.
– Нет, а мне интересно: где и когда ты ее нашел?
– Хватит! – Сергей вышел из комнаты и едва не сбил с ног топтавшуюся в коридоре маму.
– Ха-ха-ха! – вопила ему вслед Юлька. – Выкрутился! Ну и катись к своей красотке!
– Сережа, – встряла Тамара Антоновна. – Как ты разговариваешь с женой!
– С ума сойти! – пробормотал он. – В результате я же еще и виноват!
Ночью Юлька раз пять вставала в туалет. То ли она застудилась, то ли это давала знать о себе беременность, но заснуть было совершенно невозможно. В четыре часа утра она опять поплелась греть унитаз. В груди что-то тягостно ныло, хотелось поплакать, но слез не было. Прошлепав по коридору, она резко развернулась и подошла к вешалке. Трясясь от ужаса и стыда, Юлька схватила бумажник и трубку Сергея. До комнаты она добежала, почти не касаясь пола. Уши горели, пальцы ходили ходуном, как щупальца пьяного осьминога, и не попадали по крохотным кнопочкам.
– Вот уроды! – злилась она. – Тоже мне, ювелиры! В эти клавиши только иголкой тыкать!
В перечне SMS-сообщений болтался очередной компромат. У Юльки заныли зубы и зачесались локти. Это было что-то новенькое в списке недомоганий. До сих пор на локти она не жаловалась. С ожесточением елозя руками по жесткому ковру, она несколько раз прочитала отвратительное слащавое письмо: «Я помню тепло твоего тела, вкус твоих губ и любовь, которой ты омыл мою душу. Жду и люблю каждую твою клеточку. Твоя девочка!»
