Все было ужасно, как она и предполагала. Девушки почти не
разговаривали с ней, а если все-таки разговаривали, то отпускали всевозможные
колкости или откровенно дерзили. Что ж, по крайней мере они согласились терпеть
присутствие Фионы в доме, и это было уже кое-что. Миссис Вестерман чуть не
отравила ее, подав такой острый карри, что у Фионы долго болел потом желудок. К
тому же, к ужасу и изумлению Джона, экономка «случайно» выпустила из кухни
Фифи, которая немедленно кинулась к левой ноге Фионы. На этот раз дело обошлось
одним швом.
Эдриен с ужасом смотрел на перебинтованную ногу Фионы.
— Как? Опять? Они что там все — с ума посходили? Когда
они уймут своего вампира?
— Я думала, Джон убьет экономку. Он так орал, что даже
я испугалась. Обе девицы плакали, а экономка пригрозила уволиться. К следующему
визиту милых дочек домой мне надо основательно подготовиться. А вообще-то,
Эдриен, мне совсем не до смеха!
— Надеюсь, девицы сами не захотят приезжать домой. Джон
уволил эту чертову экономку?
— Не смог. Девочки очень любят ее.
— Фиона, она пытается извести тебя!
— Ну да! Смерть от карри. У меня до сих пор изжога от
ее стряпни. Слава богу, собака слишком мелкая, чтобы допрыгнуть до моего горла.
Иначе она бы непременно это сделала. Но мне придется терпеть, Эдриен. Я так
люблю его!
— Ты любишь Джона Андерсона, но ты не обязана любить собаку,
экономку и его несносных дочек.
— Да, их мне вряд ли удастся полюбить, — честно
признала Фиона.
Джон был удручен поведением дочерей и экономки. К тому же у
него возникли трудности на работе, и неделя выдалась очень тяжелой. Фиона тоже
работала не покладая рук. В журнале все стояли на ушах. Увольнялись люди,
изменился формат, возникли проблемы с новой рекламной кампанией, и надо было
срочно менять всю концепцию. Эта была их с Джоном общая проблема. К тому же
один из фотографов подал на журнал в суд, а известная супермодель устроила себе
передозировку прямо на съемочной площадке, и се едва удалось откачать. Это
привлекло к «Шику» нежелательное внимание прессы. Фиона приходила домой не
раньше десяти. К тому же ей пришлось довольно часто отправляться в командировки.
Три раза за месяц она летала в Париж, потом застряла на две недели в Берлине.
Оттуда пришлось лететь в Рим на важную встречу с Валентино. Джон жаловался, что
совсем не видит жену, и был абсолютно прав.
— Я все понимаю, дорогой, — оправдывалась Фиона. —
Ну, прости меня. Я не знаю, почему это все на меня свалилось разом. Никак не
могу все наладить. Только решу одну проблему, как появляется другая.
У Джона на работе дела обстояли не лучше. Агентство в
очередной раз меняло хозяина, и это создавало массу проблем в работе. В апреле
одна из дочерей заявила ему, что забеременела и ей пришлось делать аборт. Она
обвинила во всем отца, сказала, что если бы он не женился на Фионе, то она не
была бы так расстроена и не забыла бы о том, что надо предохраняться. Это
звучало нелепо, но Джон тем не менее почувствовал себя виноватым, причем
обвинял не только себя, но как-то раз, перебрав спиртного за ужином, упрекнул и
Фиону.
— Ты действительно считаешь, что я в этом
виновата? — изумленно переспросила она. — Ты уверен, что в
беременности и аборте Хилари есть моя вина?
— Я не знаю, не знаю, что думать обо всем этом, —
повторял Джон. — Наша свадьба действительно расстроила девочек. И… я
совсем не вижу тебя последнее время, Фиона.
Это расстраивало его больше всего.
— Но какое это имеет отношение ко всему остальному?
Я чувствую себя так, будто женат на стюардессе. Ты
прибегаешь домой, чтобы переодеться и собрать чемодан. И снова убегаешь. А я
остаюсь с твоей чертовой собакой и полоумным, который бегает тут по квартире
полуголый, когда я прихожу с работы. Мне хочется, чтобы в доме было как-то
уютнее. Да-да, после всех моих стрессов мне хочется приходить в нормальный дом.
Слова его больно ранили Фиону.
— Тогда тебе надо было жениться на нормальной
женщине, — только и смогла произнести она.
— Я и думал, что женюсь на нормальной женщине, которая
поймет, что я не в состоянии жить в таком хаосе.
— В каком еще хаосе? — удивилась Фиона.
Она практически не устраивала больше своих знаменитых вечеринок,
потому что не хотела расстраивать Джона. И она пообещала в очередной раз, что
скажет Джамалу, чтобы он ходил по дому одетым. Но что толку! Фиона уже говорила
ему об этом раньше, и, казалось, Джамал принял ее слова к сведению. Но когда ее
не было дома, Джамал делал все, что хотел. Но разве он нанес этим вред
кому-нибудь? Джамал отлично относился и к ней, и к Джону.
Эдриен заметил на следующее утро, какой сердитой явилась
Фиона в редакцию, и сказал ей об этом. Фиона объяснила, что они с Джоном снова
поругались из-за Джамала.
— Я же говорил тебе, что надо идти на
компромиссы, — напомнил Эдриен. — Купи Джамалу форму и объясни, что
он обязан ее носить.
— Но какая, черт побери, разница! Кого волнует, в чем
одет Джамал, когда пылесосит дом?
— Джона, — строго отрезал Эдриен. — И кстати,
что ты предприняла по поводу перепланировки в доме? Выделила наконец место для
вещей, заметь, не Джона, а своего мужа?
— У меня не было времени что-то предпринять. Последние
три месяца я живу в самолете. Ты ведь прекрасно знаешь об этом, Эдриен.
— Но тебе просто необходимо что-то сделать. Ты ведь не
хочешь потерять Джона…
— Я не собираюсь его терять, — твердо заявила
Фиона. — Ведь мы теперь женаты.
— Кто бы говорил! С каких пор это стало гарантией?
— Но для чего же еще люди женятся? — упрямо стояла
на своем Фиона. — Что тогда значат все эти клятвы?
— Ну да, ты можешь полностью положиться на клятвы, если
уверена, что выходишь замуж за святого.
— Хорошо, хорошо, я отдам ему целый шкаф, —
сдалась Фиона. — Вот только зачем ему шкаф? Все равно большая часть его
вещей по-прежнему осталась у него на квартире. Вместе с вещами его жены и ее
портретом, который я ненавижу. Мы уже поругались один раз из-за этого портрета.
Он, видишь ли, сказал, что хочет принести его ко мне, чтобы девочки чувствовали
себя здесь как дома. Ну объясни мне, почему в моем доме должен висеть портрет
его покойной жены?
Компромисс, компромисс и еще раз компромисс, — Эдриен
погрозил ей пальцем. — В его рассуждениях есть здравый смысл. Может быть,
это заставило бы его детей относиться к тебе лучше. Ты могла бы повесить
портрет в отведенной им спальне. И не смотреть на него.
— Но я не хочу превращать свой дом в храм, где
поклоняются Энн Андерсон. Я не могу так жить!
— Первый год всегда самый трудный, —
глубокомысленно изрек Эдриен. — Не забывай о компромиссе, больше мне
нечего тебе посоветовать.
