– Это стрелка чеснока, лучший способ вылечить насморк! – наседала Муськина и многообещающе добавила: – Сейчас я еще одну штуку сделаю, после нее ты совсем поправишься.
Почему-то словосочетание «совсем поправишься» в исполнении Аллочки звучало угрожающе.
Решительный удар по болезни оказался чудовищной акцией, следствием которой стало выдворение Муськиной из квартиры вернувшейся Ярославой Аркадьевной. Алла слегка превысила полномочия и обмазала покорную Верочку медом вперемешку с подсолнечным маслом. Содрогавшуюся от отвращения и холода подругу она обмотала полиэтиленовыми пакетами, а сверху – простыней. Мед и масло благополучно просочились на диван, а обалдевшую от слабости Верочку пришлось долго и почти безуспешно отмачивать в ванне, которая тоже немедленно покрылась тонкой масляной пленкой.
– Еще очень хорошо помогает пчелиный яд, – скулила выдворяемая Муськина.
– Верка, тебе еще повезло, – загрохотала Ярослава Аркадьевна. – Это она тебя еще пчелами потравить не успела, так что радуйся.
Радоваться Верочка не могла. Она тихо стонала, физически ощущая, как растет температура.
Глава 27
Илья Федорович обалдело читал бумаги, периодически вскидывая глаза на Кочеткова, томившегося рядом в ожидании похвалы.
Ознакомление с добытым материалом длилось уже час. Брыкин явно вычитал там нечто такое, что укрылось от проницательного взгляда начальника службы охраны. По мнению Кочеткова, читать там особо было нечего, тем не менее шеф перечитывал доклад уже раз четвертый, с некоторым изумлением вглядываясь в довольно удачную фотографию Веры Новиковой, новой возлюбленной его зятя, счастливой соперницы его дочери и просто девицы, сильно нарушившей его планы. Рядом пасьянсом были разложены фото Ярославы Аркадьевны в разных ракурсах: с огромной матерчатой сумкой, из которой нахально высовывался длинный французский батон, далее она же в бесформенном дутом пальто и съехавшем набок пятнистом кожаном берете, нависающем над перекошенным негодованием лицом с раззявленным ртом и задранными бровями, и, наконец, кокетливо улыбающаяся дама не первой свежести, но довольно приятной наружности, в кофточке с глубоким декольте и выложенным на стол бюстом.
Никаких чувств, кроме здорового недоумения, Илью Федоровича не посещало. Тем не менее чувства эти должны были иметь место: озарение, понимание, укол в сердце и так далее. Но как Брыкин ни копался в недрах своей бескрайней души, ничего обнаружить так и не удалось. Тем не менее факт оставался фактом: результаты «соцопроса» подтвердили – Ярослава Аркадьевна была той самой Ясей, с которой он когда-то встречался. Мир оказался тесен до безобразия. И смущало Илью Федоровича вовсе не то, что неожиданно всплыла давняя любовница – в его жизни то и дело проклевывались старые знакомства и связи, – а то, что Брыкин совершенно не понимал, хорошо это или плохо лично для него и для ситуации в целом.
Ясю он помнил плохо, смутно, а проще сказать – практически не помнил. Всплывали лишь воспоминания о каких-то обрывках ссор, капризно изогнутых губах и потрясающей фигуре, за которую можно было простить абсолютно все. Потом в его жизни настала черная полоса: начинающего бизнесмена подставили такие же начинающие, но более удачливые конкуренты, и коммерсант Брыкин загремел на нары. Тогда из его молодой жизни разом пропали все подруги – и фигуристые, и умные, и сочетающие оба этих немаловажных качества, – осталась только одна, родившая ему Алиночку и дождавшаяся его возвращения из мест не столь отдаленных. Жили они вместе довольно счастливо, но недолго, супруга скончалась, а резко повзрослевший в тюрьме Брыкин к женщинам стал относиться с прохладцей, вспоминая отсутствие писем и передач от самых своих преданных подружек. Яся была среди прочих. Конечно, никакая обида в нем не всколыхнулась, за двадцать лет боль притупилась, но надо было выработать какую-то позицию относительно бывшей дамы сердца. Позиция отчего-то не вырабатывалась, что сильно задевало и злило Илью Федоровича. Бывшей пассии было около пятидесяти, но выглядела она на все шестьдесят, если не старше. Брыкин с тоской вспомнил, что и сам не помолодел за эти годы. Эта печальная мысль окончательно вывела его из равновесия, захотелось выпить, а не заниматься делами. Бросив прощальный взгляд на лежавшую сверху фотографию Ярославы Аркадьевны в съехавшем набок берете, он сгреб все бумаги в ящик стола и махнул рукой почтительно замершему Кочеткову:
– Завтра поговорим. Сегодня я по делам.
Вечером Михаил Сергеевич чрезвычайно удивился, когда охранники доложили, что босс назюзюкался в ресторане до состояния вареной колбасы, которой уже совершенно все равно – на бутерброд или в салат. Этот срыв явно имел отношение к демонстрации фотографий и отчетов, касающихся семейства Новиковых, но какое именно отношение и какую выгоду из этого можно было извлечь, Михаил Сергеевич пока не понимал. Поэтому он тоже пришел в состояние раздражения и лег спать в отвратительнейшем расположении духа.
Алина тихо сходила с ума. Ей все время казалось, что жизнь, несшая ее на быстрых легких крыльях, теперь текла противным вязким киселем, засасывая в мутную безнадежность. Без Филиппа все было не так. Суетившийся по хозяйству Миша раздражал, наступающий Новый год не радовал, в институте не ладилось, и вообще все бесило и портило настроение. Жизнь без Филиппа окончательно потеряла вкус и цвет, превратившись в дискотеку без музыки.
Но больше всего злило то, что он, в отличие от своей почти бывшей жены, не мучился. Более того, когда она в тоске и отчаянии грызла ночью угол подушки, стараясь не заплакать и не разбудить чрезмерно заботливого Мишу, Филипп наверняка кувыркался со своей красоткой, начисто забыв про лучшую в мире женщину. Алина была уверена, что соперница ни при каких обстоятельствах не может стать хорошей женой. Она совершенно измусолила Верочкину фотографию, выискивая и уверенно находя различные дефекты как во внешнем облике, так и во внутреннем мире длинноногой нахалки, беззастенчиво использовавшей чужого мужа. Дефекты практически лежали на поверхности и бросались в глаза. Но мужчины – создания удивительно недалекие и обычно не понимают таких элементарных вещей, как, например, взаимосвязь длины ног и неспособности женщины долго оставаться верной, или прямая зависимость количества любовников от размера груди. Как донести эти простые истины до Филиппа и стоит ли вообще напрягаться, Алина не знала. То есть она, безусловно, хотела его вернуть и уже признавалась себе в этом постыдном желании, но вот удастся ли вернуть супруга столь незатейливым способом, как облитие помоями его нынешней пассии, это был большой вопрос.
В голову лезла всякая ерунда вроде того, чтобы проехать мимо на новом «БМВ» и забрызгать, но это было бы глупо, хотя и осуществимо, и никоим образом не помогло бы сблизиться. Кроме того, Алина прекрасно понимала, что первый шаг он непременно должен сделать сам, иначе получится, что она сдалась и покорно приползла за любимым, умоляя вернуться в лоно семьи. И грош цена тогда ей будет: всю оставшуюся жизнь Филипп станет ощущать себя победителем. То есть получалось, что приползти должен он. И как этого достичь?! По логике, надо было сначала уронить его, а потом гнать вперед, не давая подняться. Как это осуществить технически, Алина не представляла. И как вообще так получилось, что эта дылда заполучила Филиппа?!
