Взошло солнце, сестры обмыли Хироко, умиротворенно держащую
в руках ребенка. Каждого глубоко тронуло то, что случилось ночью.
— Тебе пришлось так тяжело, — мягко проговорила
Рэйко. Хироко проявила неслыханную храбрость и силу, учитывая размеры ребенка;
никто не мог поверить, что она справилась с родами сама. Хироко и вправду была
удивительной женщиной.
Молодая мать гордо прошептала своей тете, счастливо глядя на
ребенка:
— Он похож на Питера, верно?
Зрелище было достойно любых мук. Еще совсем недавно Хироко
казалось, словно она попала под поезд, увлекающий ее за собой, перемалывающий
колесами, и когда она уже думала, что умирает, ребенок появился на свет. Теперь
Хироко мечтала, чтобы его увидел Питер. Рэйко вдруг поняла, что Хироко в первый
раз призналась ей.
— Надо сообщить ему, — твердо сказала Рэйко, но
Хироко покачала головой.
— Он только встревожится. Я расскажу ему все, когда он
вернется. — Она приняла решение уже давно. А если Питер не захочет
возвращаться к ней? Она ни за что не стала бы принуждать его — Питер был
свободен как ветер: если бы он решил вернуться к Хироко, он так и сделал бы и
увидел, что она и сын ждут его. Вновь взглянув на Рэйко, Хироко решила
поделиться с ней своей тайной. Вместе они пережили этой ночью так много, и
Рэйко была так добра. — Буддистский священник в Танфоране поженил нас. Я
боялась, что кто-нибудь узнает об этом и накажет Питера, но этого не
случилось. — Подняв руку, Хироко показала тете узкое кольцо, и Рэйко не
могла поверить, что ни разу не заметила его.
— Тебе на редкость хорошо удается хранить секреты… и
рожать детей. — Рэйко велела Хироко поспать, поцеловала ее, и вскоре мать
и ребенок крепко заснули. Рэйко отправилась домой, к Такео, и рассказала ему,
что случилось ночью. Такео уже собирался уходить в школу, и Рэйко с ужасом
поняла, что сейчас девять часов. Ночь пролетела для нее, словно несколько
минут.
— Когда ни одна из вас не вернулась домой вчера
вечером, я долго думал о том, что могло случиться, а затем решил: если бы я мог
чем-нибудь помочь, вы дали бы мне знать.
С ней все в порядке?
— Да, сейчас она спит, но ночью перепугала всех нас,
даже врача, — покачивая головой, объяснила Рэйко. — Ребенок весит
десять фунтов. Он такой хорошенький, Так! — Рэйко печально улыбнулась,
задумавшись о Хироко и Питере и долгом трудном пути, который предстоит пройти
им. — Он похож на Питера. — Одно это могло принести неприятности и
Хироко, и ребенку.
— Так я и думал — отцом ребенка не мог быть никто,
кроме Питера. — Так и Рэйко твердо знали это. Такео радовался за молодую
пару — ее вряд ли сумели бы разлучить трудности. Хорошо зная Питера, он
понимал, как много значит для него рождение сына. — Она должна сообщить
ему.
Надеюсь, она это сделает, — заметил Так.
— Она отказалась, сказала, что он только
встревожится, — устало ответила Рэйко.
— Он должен знать, что у него есть сын. — Так
улыбнулся жене, припоминая, каким праздником стало для него рождение Кена, а
затем — дочерей. Он сочувствовал Хироко, жалея, что Питера нет рядом с ней, но
радовался появлению ребенка. Возможно, это знамение приближающейся новой жизни,
возрождения надежды.
— Она сказала, что их поженил буддистский священник из
Танфорана, — добавила Рэйко, стаскивая туфли.
Ей пришлось провести на ногах всю ночь. — По-видимому,
с самого мая она носит обручальное кольцо, а я ни разу не заметила его. Она
надевала кольцо вместе с другим, серебряным.
— Зато все остальное ты заметила. — Так поцеловал
жену, спеша в школу. — Я зайду к ней днем. — Он направился к двери,
но вдруг остановился и оглянулся на жену с теплой улыбкой. Это был счастливый
день для них, ребенок стал благословением для всей семьи, особенно здесь, на
озере Тьюл. — Поздравляю, — с улыбкой добавил он.
— Я люблю тебя, — отозвалась Рэйко, и Так поспешил
прочь со счастливым видом. Жена долго смотрела ему вслед, думая о ребенке
Хироко.
Глава 15
Хироко провела в лазарете целую неделю, а когда с ребенком
вернулась домой, ее уже с нетерпением ждала вся семья. Она назвала малыша Тойо,
и даже Кен часами играл с ним, носил на руках и пасовал, лишь когда требовалось
поменять пеленки. Но всех перещеголял Так. Он был счастлив побыть с ребенком в
любое время, когда Хироко нужен был перерыв или сон. Так с удовольствием
возился с малышом, который вскоре привык к нему. Ребенок редко плакал. Он
безмятежно спал на руках у Така и вспоминал о матери, только проголодавшись.
Через две недели после рождения Тойо, не выдержав угрызений
совести, Хироко вернулась в лазарет. Малыша она взяла с собой, привязав к
спине. Одна из пожилых женщин в лагере помогла ей соорудить обухимо — повязку,
которую носила еще мать Хироко, чтобы удерживать ребенка на спине. Тойо с
довольным видом спал, пока мать занималась делами. Хироко еще не совсем
оправилась и пока сворачивала бинты и выполняла другую несложную работу. Она
помнила об осторожности и держалась подальше от инфекционных больных — особенно
потому, что все время ребенок был рядом с ней. Тойо вскоре стал общим любимцем
— крупный, толстенький, добродушный, он выглядел, как маленький Будда, но
каждый, глядя на него, замечал, что он не чистокровный японец. С каждым днем он
становился все больше похожим на Питера. Верная своему слову, Хироко написала
Питеру, но ни словом не упомянула о ребенке.
К тому времени в лагеря были посланы вербовщики, многие
мужчины вызвались стать добровольцами, но «нет-нет ребята» держались твердо.
Они зашли так далеко, что начали издеваться над товарищами, которые согласились
идти в армию.
Через три недели после рождения ребенка Кен изумил всех
новостью. Днем Кен побывал в здании администрации.
Два дня назад ему минуло восемнадцать лет, и, даже не
поговорив с родителями, он записался в армию.
— Что?! — уставилась на него мать, не веря
собственным ушам. — Мне казалось, у тебя нет желания защищать эту
страну, — добавила она, размышляя, неужели Кен изменил своим принципам.
Рэйко любила Америку, но не желала жертвовать сыном — она и без того принесла в
жертву слишком многое.
— Я записался добровольцем в армию, — повторил
Кен, глядя на ошарашенных родителей. Несмотря на все его прежние протесты и
муки, вызванные несправедливостью, он на время решил забыть о своих обидах и
теперь, казалось, гордился собой. Ему предстояло покинуть лагерь — именно об
этом Кен и мечтал.
— Почему же ты не поговорил с нами? — оскорбленно
вопрошал Так. Кен так часто давал волю своему гневу и обиде, а вот теперь
вступил в армию. Однако это был один из немногих способов покинуть лагерь,
единственно доступный для Кена. Больше он не мог оставаться здесь. Этим днем
лагерь покинули трое юношей, а еще двое вели с родителями такие же разговоры.
Не то чтобы Так не гордился сыном и не был патриотом — просто случившееся стало
для него полной неожиданностью. Кен ни словом не предупредил их о предстоящем
призыве. Большинство родителей тоже оказались неподготовленными, хотя и
испытывали, чувство гордости.
