Я назвала ее Аферисткой. Как только Аферистка освоилась в новой обстановке, ее неразговорчивость как рукой сняло. Теперь прямо с порога камеры она начинает трещать как заведенная и составляет нешуточную конкуренцию телевизору Маски, умудряясь даже перекрикивать его. Самое плохое, что она взъелась на меня и всячески пытается внушить, что на самом деле существует нечто вроде реинкарнации. Она свято в это верит. Существует некое божество, божественная энергия, а мы все являемся частицами этой энергии. Во всех нас заключается божественность, только мы об этом не знаем.
– Но если вы такая верующая, – не выдержала я, – то почему здесь-то оказались?
Аферистка, презрительно выпятив нижнюю губу, сказала:
– Я живу в соответствии с заповедями и слабых не обижаю…
– А как быть с клиентами этого вашего бюро?
– Кому хватает на заграничные путешествия, тот уже не беден и не слаб, – возразила она. – Самый большой грех – лишить жизни другого человека, тогда в своих перевоплощениях вы опускаетесь на несколько ступеней вниз, до уровня растения…
Самый большой грех – убить другого человека… я могла бы сказать, что стреляла в своего мужа, потому что он убивал мою душу… Или потому, что не умел сохранить чувство меры в нашей игре…
Незадолго до того, как в камере погасили свет, к нам заглянула Иза. Все уже лежали по своим нарам, когда отворилась дверь и вошла она. Никто из нас не произнес ни слова, мы все смотрели на нее.
Она показалась мне слегка смущенной. Стояла, озираясь по сторонам.
– Пани Воспитательница к нам с инспекцией? – осторожно начала Маска.
– Пришла посмотреть, как вам тут живется, – произнесла она.
А я знала, что она пришла ко мне, хотя даже ни разу не взглянула в мою сторону.
Мне видна была сверху ее макушка. Она стояла прямо под лампочкой, и свет отражался в ее волосах.
После ее ухода долгое время стояла тишина.
– Мать честная, – восхищенно отозвалась одна из нас. – Где бы записать, какая честь нам оказана. Сама Иза собственной персоной к нам пожаловала!
– Идеал спустился с небес! – засмеялась другая.
– Да кто она такая! Можно подумать, у нее – поперек, а не как у всех.
– Соображаешь, с кем равняться вздумала! Бесстыдница!
– А я что, равняюсь, что ли? Само собой, Иза – это Иза.
* * *
– Катька – это Катька, – только смеялся в ответ Эдвард, когда я заговаривала с ним о дочке хозяев.
Мы не первое лето приезжали к ним в каникулы. И вдруг я стала замечать, что девочка начала бросать на него томные взгляды.
– Не дай бог тебе огорчить этих людей, – предостерегла я его.
Когда-то это была худенькая девчушка, которая ходила со мной по грибы – Эдварда трудно было вытащить на прогулку в лес. Чуть ли не с самого первого дня нашего приезда он как плюхался в кресло на веранде, так и сидел, обложившись книгами, все дни напролет. Он оккупировал веранду, не обращая внимания на то, шел ли дождь или светило солнце.
Мне нравилось ходить на прогулки с Катей. Она была впечатлительным ребенком, наделенным богатой фантазией. Бродя с ней по лесу и наблюдая взрывы детской радости, когда она находила затаившийся во мху крепкий боровичок, я про себя жалела, что Катя не моя дочь, вернее, не наша… Разумеется, с условием, что это был бы уже готовенький, выращенный кем-то ребенок… Потом, будучи уже школьницей, Катя предпочитала общество Эдварда. Она оставалась с ним на веранде, а я тем временем в одиночестве отправлялась в лес. По выражению его лица я видела, что особой радости ему это не доставляло. Он даже ворчал по этому поводу. Но внезапно ворчание прекратилось. Как ножом отрезало. Меня это здорово озадачило, и я начала присматриваться к ним, к их внезапному сближению. Не укрылось это и от внимания матери девочки.
– Пан доцент прямо заклинатель змей, – сказала она. – Нашу Катю совсем околдовал.
Прошло еще несколько лет, мы потеряли из виду нашу лесную нимфу. В один прекрасный день мы сидим у телевизора, смотрим «Три сестры» Чехова (дипломный спектакль Театральной школы получился настолько удачным, что его решили пустить в эфир), и кого же мы видим в роли младшей сестры – нашу Катьку. Она играла Ирину. И как играла! В какой-то момент Эдвард даже сказал:
– Слушай, а тебе не кажется, что спектакль стоило назвать «Младшая сестра»? Катька всех затмевает.
В немом восторге я сидела, уставившись в экран.
– Вот не знала, что наша Катька поступила в Театральную школу, – воскликнула я.
– Я знал, – бросил Эдвард.
Не скрывая изумления, я глянула на него:
– Мог бы и мне об этом сообщить.
Эдвард сделал неопределенный жест рукой:
– Мне это как-то в голову не пришло.
С экрана продолжали звучать чеховские диалоги, а я про себя не могла не признать, что, хотя партнеры Кати играли очень хорошо, это не могло сравниться с ее игрой. Ее фигура приковывала к себе все внимание. Манера, в которой она произносила свои реплики, мимика, жесты – все было проникнуто какой-то необычайной гармонией, воздействовало на воображение, было в своем роде единственным и неповторимым. Это была самая прекрасная Ирина, какую только можно было себе представить.
– Ты только посмотри, как она играет! – восторгался Эдвард.
– Надеюсь, это не Младшая сестра из твоей пьесы!
– Нашей пьесы, – поправил он, глядя на меня с легкой иронией.
– Только не она, слышишь! – раздельно проговорила я. – Как я смогу потом взглянуть в глаза ее родителям…
– Да ведь мы туда уже не ездим, – упрямо возразил Эдвард.
– Все равно!
Откинув голову назад, он громко рассмеялся:
– Дорогая моя женушка, ты действительно переоцениваешь меня, неужели я похож на того, кто топчет все, что движется?
– Я тебя предупредила, – сухо пояснила я. – Никогда бы тебе этого не простила!
Лицо Эдварда сделалось замкнутым, даже враждебным.
– Не тебе меня прощать! – услышала я в ответ.
* * *
Что значит в моей жизни Иза, я поняла, когда она исчезла из поля моего зрения. Уехала на рождественские каникулы и должна была вернуться после Нового года. В это время камеры пустеют – многие заключенные получают увольнительные домой. В нашей камере уехала пани Манко, а вот Маска с Любовницей решили на праздники остаться здесь. Обе заявили, что тут им будет не так грустно, как за стенами тюрьмы. Время остановилось, мне ничего не хотелось делать – до обеда я валялась на нарах, а потом тащилась в библиотеку – это была моя обязанность. Возвращалась вечером и тут же забиралась наверх, укладываясь лицом к стене. Внизу кипела обычная тюремная жизнь запертых в тесной камере женщин. Компанию им составлял голубой экран телевизора, трещавшего без перерыва.
