Молодая женщина всучила мне еще фарфорового мишку, сувенир с Олимпийских игр в Москве. Дни славы минули безвозвратно…. Слово за слово, мы разговорились, и я узнала, что они из Санкт-Петербурга. Он – профессор-славист, богемист, уволенный из университета по сокращению штатов, она – доцент. Остались без средств к существованию, ждут ребенка. Пришлось заняться торговлей. Я хотела дать им хоть немного денег, но потом передумала – для них это было бы слишком унизительно, поэтому я решила купить еще утюг, две упаковки лампочек по шестьдесят свечей и прямоугольный кипятильник, форма которого меня несколько озадачила. Но они объяснили, что он долго не перегорит, в отличие от нашего, польского, и я смогу пользоваться им в течение многих лет. Все это я принесла домой, потому что было неудобно избавляться от этого по дороге. Мне все казалось, что они могут увидеть.
– Торговля живым товаром, – объяснила Иза. – Полбеды, если бы себя продавала, но она брала деньги за сводничество. Скорее всего, нам так бы и не удалось ее замести – такие фирмы теперь в моде, – но она стала брать на работу несовершеннолетних, к тому же иногда их похищали прямо из дома. Вдобавок ко всему у нее были обширные связи с мафией. И тому подобное. С виду ни за что не догадаешься, чем она занимается в действительности. На первый взгляд прямо гранд-дама.
– А другая?
– Дубликат пани Манко, только помладше. – Иза знала, какими кличками я наградила своих сокамерниц.
Уже в тот же вечер в нашей камере произошел скандал: явились новенькие, им предстояло выбрать верхние или нижние нары. Аферистка, как и я, привыкла к своему месту наверху, а может, просто боялась занимать нары умершей.
Первой заявилась русская. Она действительно была очень эффектной, даже тюремная роба не портила ее красоты. Впрочем, в моем представлении дама должна выглядеть иначе – это была какая-то женщина-вамп советского разлива. Мне казалось, что такая способна поставить нашу Агату на колени, а получилось совсем наоборот. Не успела новоприбывшая водрузить свой пластиковый пакет на нижние нары, как подскочила Агата и одним махом сбросила его на пол.
– Ты что, подруга? – удивленно спросила Москвичка по– польски. – Ведь место свободно.
– Свободно, да не для всех, – процедила Агата. – Не для такой русской стервы, как ты. А ну-ка полезай наверх! Здесь будет спать полька.
Москвичка с обиженным видом переложила свою сетку на верхние нары, а сама подсела к столу, положив руки на столешницу. Кисти рук у нее были некрасивые, пухлые, с короткими пальцами. Отчетливо виднелись следы от колец, которые наверняка отправились прямиком в хранилище. С ней никто не заговаривал, ни о чем ее не спрашивал. Я решила проявить гостеприимство. Отложив книгу, спустилась вниз и присела рядом с ней. Она взглянула на меня с благодарностью.
– Меня зовут Дарья, – представилась я.
– А я Лена, – поспешно ответила она.
– Ну, снюхались, – услышала я недовольный голос Агаты, но, не подав виду, продолжала разговор. Представила ей по очереди остальных сокамерниц, то есть Маску и Любовницу, хотя с их стороны не было проявлено ни малейшего интереса. Аферистки все еще не было, она торчала на кухне.
– Я не задержусь здесь надолго, – сказала новенькая. – Это просто недоразумение, мой адвокат уже работает над тем, чтоб дело прикрыли. У меня было агентство фотомоделей…
– Ага, как же, – вмешалась Агата, – давала советы, как им лучше моделировать член!
Откуда она все это знает, подумала я. Обо мне ей тоже многое было известно, не успела я еще ступить на порог камеры. И какой у меня срок, и за что. После реплики Агаты лицо Лены залилось краской, а потом она, повернув голову в сторону Агаты, с умилением спросила:
– А ты здесь за что, подруга? На базаре своим салом торговала?
Не говоря ни слова, Агата подскочила к ней, собираясь по привычке отправить Москвичку в нокаут, но та уклонилась, и удар пришелся в воздух. Лицо Агаты пошло кирпичными пятнами. Наклонив голову, она как разъяренный зверь ринулась в атаку. Завязалась борьба. Шансов у Лены не было никаких, вскоре Агата уже сидела верхом на ней и мутузила ее головой об пол. Я с ужасом думала, что сию минуту Лена умрет. В душе я чувствовала себя виноватой за то, что спровоцировала эту драку. Черт меня дернул вмешиваться. Про себя я молилась, чтобы шум дошел до надзирательницы. Если бы ее вызвала я, для меня бы это добром не кончилось. Не стоило злоупотреблять установившимися добрыми отношениями с Агатой, все же она была непредсказуема. Ей были не чужды не только переживания в стиле Скарлетт, материнское сердце, но и небывалая жестокость. Я попыталась разнять дерущихся женщин, однако Агата отмахивалась от меня как от назойливой мухи. Наконец, оторвавшись на минуту от истерзанной Лены, она со злостью огрызнулась:
– Отвали, Дарья, а не то и тебе достанется!
– Да ты ж ее до смерти забьешь!
– Не забью, – успокоила она меня. – Русский лоб крепок!
Наконец Агата угомонилась, решив, что той уже достаточно. Москвичка попыталась подняться, опершись о край нар. Сидя на полу, она постаралась привести себя в порядок, беспомощным жестом приглаживая растрепанные волосы. При виде этого жеста я почувствовала комок в горле. К тому же один глаз у нее начал заплывать со страшной скоростью, и вскоре она уже не могла поднять веко.
Намочив холодной водой носовой платок, я протянула ей, чтобы она могла себе сделать компресс. Агата же приступила к вразумлению новенькой:
– У нас тут полная солидарность, все мы дежурили по справедливости, но теперь, когда появилась такая стерва, говно за нас будет выносить она.
Лена сидела молча за столом с компрессом на глазу.
– Ну ты, стерва, слышала?
Москвичка продолжала молчать. Испугавшись, что это молчание снова может вывести из себя Агату, я сказала:
– Агата, она тоже человек.
– Стерва она, а не человек, – повторила Агата.
– Я тоже могла бы так думать о тебе! – выкрикнула я, мне было уже все равно.
Между бровями у Агаты появилось красное пятно, под кожей заходили желваки. И все же она не отважилась ударить меня.
– Знаешь, Дарья, жаль мне тебя, – только и сказала она.
Забравшись на свои нары, Агата повернулась лицом к стене. Мысленно я окрестила это положение «кит на песке». Меня всю трясло, наверное, сейчас я бы не смогла влезть к себе наверх, в ногах была противная слабость. Не хотелось мне, однако, и подсаживаться к Лене, и так я уже заварила кашу. Поэтому я просто вышла из камеры, мысленно благословляя новые предписания, которые позволяли заключенным свободно перемещаться вплоть до отбоя.
Когда я вернулась, в камере была уже вторая новенькая. Невысокая, миниатюрная женщина, лет тридцати на вид. Стоя посередине камеры, она показывала свои шрамы на руках и рассказывала о пожаре на ферме по разведению кур.
Пожар начался ночью и вконец разорил ее и мужа. Вдобавок ко всему, после дотошного следствия суд пришел к выводу, что это они сами подожгли строения, чтобы обмануть кредитовавший их банк, а на деньги от страховки поставить новые курятники. Несушек в момент пожара в курятнике не было, как засвидетельствовали понятые, только перья, якобы для введения в заблуждение следствия. Куры потом отыскались на другой ферме, куда их якобы отдали на сохранение. Кто-то накатал на них донос. Понаехало людей из прокуратуры, они подсчитали, сколько этих кур у соседей, и вышло, что ровно наполовину больше, чем нужно. Вот такие завистливые люди, злились, что им удалось разбогатеть. Но ведь это только благодаря тому, что вкалывали как проклятые, порой отказывая себе во всем. А нынешний суд такой же несправедливый, как и во времена коммуняк. То, в чем их обвинили, явная чепуха, не правда ли? Ну зачем ей было свои руки портить?
