Около дома он забеспокоился: что ему делать с лотком? Как скрыть от Викторины, что он вступил в ряды «капиталистов» и провел весь день на улице? Вот не повезло: стоит у окна! Придется сделать веселое лицо. И он вошел посвистывая.
– Что это. Тони? – Она сразу увидела лоток.
– Ага! Это? О, это замечательная штука! Ты только погляди!
И, вынув оболочку шара из ящичка, он стал его надувать. Он дул с такой отчаянной силой, с какой никогда еще не дул. Говорят, что эту штуковину можно раздуть до пяти футов в обхвате. Ему почему-то казалось, что если он сумеет это сделать, все уладится. От его усилий шар раздулся так, что заслонил Викторину, заполнил всю комнатку – огромный цветной пузырь. Зажав отверстие двумя пальцами, он поднял его.
– Гляди, как здорово! Неплохая вещь, и всего шесть пенсов, моя старушка! – и он выглянул из-за шара.
Господи, да она плачет! Он выпустил из рук проклятую «штуковину»; шар поплыл вниз и стал медленно выпускать воздух, пока маленькой сморщенной тряпочкой не лег на потертый ковер. Бикет обхватил вздрагивающие плечи Викторины, заговорил с отчаянием:
– Ну, перестань, моя хорошая, ведь это же, как-никак, наш хлеб. Я найду работу – нам бы пока перебиться. Я для тебя и не на такое готов. Ну, успокойся, дай мне лучше чаю – я до того проголодался, пока надувал эти штуки...
Она перестала плакать и молча смотрела на него – загадочные огромные глаза! О чем-то, видно, думает. Но о чем именно – Бикет не знал. Он ожил от чая и даже стал хвастать своей новой профессией. Теперь он сам себе хозяин! Выходи, когда хочешь, возвращайся, когда хочешь, а то полеживай на кровати рядом с Вик, если неохота вставать. Разве это плохо? И Бикет ощутил в себе что-то настоящее, чисто английское, – почуял ту любовь к свободе, беспечность, неприязнь к регулярной работе, ту склонность к неожиданным приливам энергии и к сонной лени и жажду независимости – словом, то, в чем коренится жизнь всей нации, что породило маленькие лавчонки, мелкую буржуазию, поденных рабочих, бродяг, которые сами себе владыки, сами распределяют свое время и плюют на последствия; что-то, что коренилось в стране, в народе, когда еще не пришли саксы и не принесли свою добросовестность и свое трудолюбие; что-то такое, от чего рождалась вера в разноцветные пузыри, что требовало острых приправ и пряностей, без основного питания. Да, все эти чувства росли в Бикете, пока он уничтожал конченую рыбу, запивая ее крепким горячим чаем. Конечно, он лучше будет продавать шары, чем упаковывать книги, – пусть Вик так и запомнит! А когда она сможет взять работу, они совсем замечательно заживут и, наверно, скоро смогут накопить денег и уехать туда, где водятся синие бабочки. И он рассказал ей о Сомсе. Еще несколько таких бездетных олдерменов – ну, скажем, хоть два в день, – вот тебе и пятнадцать монет в неделю, кроме законной прибыли. Да ведь тогда они через год скопят всю сумму! А стоит им уехать отсюда, и Вик станет круглеть, как этот шар; наверно, станет вдвое толще, а щеки у нее будут такие розовые, такие яркие – куда там этим красным и оранжевым шарам! Бикет вдохновлялся все больше и больше. А маленькая его жена смотрела на него своими огромными глазами и молчала. Но плакать она перестала: ни слезами, ни упреками она не стала охлаждать пыл бедного продавца воздушных шаров.
XII. ЦИФРЫ И ФАКТЫ
Кроме старого лорда Фонтеноя, блиставшего своим отсутствием, как блистал, бывало, своим присутствием, правление собралось в полном составе. Заметив, что «этот тип», Элдерсон, как-то особенно лебезит. Сомс приготовился к неприятностям. Цифры лежали перед ним – довольно бесцветные данные о состоянии дел, которые были бы приемлемы только в том случае, если бы в ближайшие полгода положение с валютой не изменилось. Отношение иностранных контрактов к отечественным определялось как 2:7. Германия, контракты которой составляли главную массу иностранных дел, попала, как заметил Сомс, в категорию лишь наполовину разоренных стран. Итоги были выведены достаточно осторожно.
Пока члены правления в полном молчании переваривали цифры, Сомс яснее, чем когда-либо, видел, в какой он попал переплет. Конечно, эти цифры вряд ли могут оправдать задержку дивидендов, полученных от операций прошлого года. Но предположим, что на континенте опять произойдет катастрофа и им придется отвечать по всем их иностранным контрактам? Ведь это поглотит все прибыли дел отечественных, а может, и больше. И потом еще эта неприязнь по отношению к самому Элдерсону – неизвестно, на чем она основана: то ли интуиция, то ли просто блажь.
– Ну, вот и цифры, мистер Форсайт, – заговорил председатель. – Вы удовлетворены?
Сомс взглянул на него; он принял твердое решение.
– Я соглашусь на выплату дивидендов этого года с условием, что мы на будущее время решительно и категорически откажемся от этих иностранных дел.
Взгляд директора-распорядителя, пронзительный и холодный, остановился на нем и потом обратился на председателя.
– Это пахнет паникой, – проговорил он, – иностранные дела дали нам добрую треть доходов этого года.
Прежде чем ответить, председатель посмотрел на выражение лица каждого из членов правления.
– В настоящий момент положение за границей не дает никаких оснований бить тревогу, мистер Форсайт. Я согласен, что нам надо внимательно следить за ним...
– Вы не имеете возможности это делать, – прервал Сомс. – Прошло четыре года со дня заключения мира, и мы знаем не больше, чем тогда. Если бы я знал, что Общество имеет отношение к этим делам, я никогда не вошел бы в правление. Надо это прекратить.
– Довольно резкое мнение. И, пожалуй, трудно будет сейчас что-нибудь решить.
Ропот одобрения, чуть ироническая улыбка на губах «этого типа» еще больше укрепили упорство Сомса.
– Отлично! Если вы не согласны объявить пайщикам, что мы прекращаем всякие дела с заграницей, я выхожу из правления. Я должен иметь полную возможность поднять этот вопрос на общем собрании.
Он заметил беспокойный косой взгляд директора-распорядителя. Ага, попал не в бровь, а в глаз!
Председатель заговорил:
– Вы приставили нам револьвер к виску.
– Я отвечаю перед пайщиками, – ответил Сомс, – и я выполню свой долг по отношению к ним.
– Мы все ответственны, мистер Форсайт, и я надеюсь, что все мы исполним свой долг.
– Отчего бы не ограничить иностранные контракты малыми странами? Их валюта достаточно устойчива.
«Старый Монт» со своим драгоценным «рингом»!
– Нет, – отрезал Сомс, – надо вернуться к надежным делам.
– Гордое одиночество, Форсайт, а?
– Вмешиваться можно было во время войны, а в мирное время, будь то в политике или в делах, это полувмешательство ни к чему не ведет. Мы не можем контролировать положение дел за границей.
Он посмотрел на окружающих и сразу увидел, что этими словами он задел какую-то струну. «Кажется, пройдет!» – подумал он.
