В конторе старый клерк, как всегда, наполнял чернильницы из бутыли.
– Директор здесь?
– Да, сэр.
– Пожалуйста, скажите, что я пришел.
Старый клерк вышел. Сомс взглянул на часы. Двенадцать! Тоненький луч света скользнул по обоям и полу, В комнате не было ничего живого, кроме синей мухи и тикающих часов, даже свежей газеты не было. Сомс следил за мухой. Он вспомнил, как в детстве предпочитал синих мух простым за их яркую окраску. Это был урок. Яркие вещи, блестящие люди – самое опасное в жизни. Взять хоть кайзера и этого пресловутого итальянского поэта как его там? А их собственный фигляр! Он не удивится, если окажется, что Элдерсон – блестящий человек в личной жизни. Что же он не идет? Может быть, виной этой задержки встреча с молодым Баттерфилдом? Муха поползла по стеклу, упала, жужжа, снова поползла; солнечный луч крался по полу. В комнате стояла пустота и тишина, словно воплощение основного правила страхования. «Незыблемость и неизменность».
«Что же мне, вечно здесь торчать?» – подумал Сомс и подошел к окну. На этой широкой улице, выходившей к реке, солнце освещало только нескольких пешеходов и тележку разносчика, но дальше, на главной улице, грохотало и шумело уличное движение. Лондон! Чудовищный город! И весь застрахован! Что с ним будет через тридцать лет? И только подумать, что будет существовать Лондон, которого он не увидит. Ему стало жаль города, жаль себя. Даже старого Грэдмена не будет. Вероятно, страховые общества позаботятся обо всем – а может быть, и нет. И вдруг он увидел Элдерсона. Он был вполне элегантен в светлом костюме, с гвоздикой в петлице.
– Размышляете о будущем, мистер Форсайт?
– Нет, – ответил Сомс. Как этот человек угадал ею мысли?
– Я рад, что вы зашли. Я имею возможность поблагодарить вас за тот интерес, какой вы проявляете к делам Общества. Это очень редко бывает. Обычно директор-распорядитель все делает один.
Насмехается? Тон у него очень оживленный, даже слегка нахальный. Хорошее настроение всегда казалось Сомсу подозрительным – обычно тут крылась какая-то причина.
– Если бы все директоры относились к делу так же добросовестно, как вы, можно было бы спать спокойно. Я прямо скажу вам, что помощь, которую мне оказывало правление до того, как вы стали его членом, была... ну, скажем, просто ничтожной.
Льстит! Наверно, ведет к чему-то!
Элдерсон продолжал:
– Могу сказать вам то, чего не мог сказать никому другому: я очень недоволен тем, как идут дела, мистер Форсайт. Англия скоро увидит, в каком положении она очутилась.
Услышав такое неожиданное подтверждение своих собственных мыслей, Сомс вдруг ощутил реакцию.
– Нечего плакать прежде, чем мы расшиблись. Фунт стоит высоко, мы еще крепко сидим.
– Сидим в калоше! И если не принять решительных мер, мы так там и останемся. А вы знаете, что всякие решительные меры – это дезорганизация, и ощутимых результатов надо ждать годами.
И как этот человек мог говорить такие вещи и при этом блестеть и сиять, как новый медяк? Это подтверждало теорию Сомса: видно, ему безразлично, что будет. И вдруг Сомс решил попробовать.
– Кстати, о годах ожидания: я пришел сказать, что нужно, по-моему, созвать собрание пайщиков по поводу этих убытков на германских контрактах.
Сомс проговорил эти слова, глядя в пол, и внезапно поднял голову. Светло-серые глаза Элдерсона встретили его взгляд не сморгнув.
– Я ждал, что вы это предложите, – сказал он.
«Как же, ждал ты», – подумал Сомс, потому что он сам это только что придумал.
– Конечно, соберите акционеров, но вряд ли правление это одобрит.
Сомс удержался, чтобы не сказать: «И я тоже».
– И пайщики не одобрят. По долголетнему опыту я знаю, что чем меньше вы их впутываете во всякие неприятности, тем лучше для всех.
– Может быть, и так, – сказал Сомс, упрямо стоя на своем, – но это один из видов порочного нежелания смотреть фактам в глаза.
– Не думаю, мистер Форсайт, что вы в будущем сможете обвинить меня в том, что я не смотрел фактам в глаза. В будущем! Черт возьми, на что же этот человек намекает?
– Во всяком случае, я предложу это на ближайшем заседании правления, – сказал он.
– Конечно! – поддержал Элдерсон. – Самое лучшее – всегда доводить дело до конца, не так ли?
Снова чуть заметная ирония. Как будто он что-то скрывал. Сомс машинально посмотрел на манжеты этого человека, отлично выглаженные, с голубой полоской; на его пикейный жилет и пестрый галстук – настоящий денди Ничего, сейчас он ему закатит вторую порцию!
– Кстати, – сказал он, – Монт написал книгу. Я купил один экземпляр.
Не сморгнул! Только чуть больше обнажились зубы – безусловно фальшивые!
– А я взял две. Милый, бедный Монт!
Сомс почувствовал себя побежденным. Этот тип был забронирован, как краб, отлакирован, как испанский стол.
– Ну, мне надо идти, – объявил Сомс.
Директор-распорядитель протянул ему руку.
– Прощайте, мистер Форсайт. Я так вам благодарен!
Что это, Элдерсон даже пожимает ему руку? Сомс вышел смущенный. Так редко жали ему руку. Он почувствовал, что это его сбило, с толку. А может, это только заключительная сцена умелой комедии? Как знать! Однако теперь у него было еще меньше желания созывать собрание пайщиков, чем раньше. Нет, это просто был пробный камень – и тут Сомс промахнулся. Впрочем, другой камешек – насчет Баттерфилда – попал в цель. Если бы Элдерсон был невиновен, он обязательно сказал бы: «Какая наглость – это посещение». Хотя у такого типа достанет хладнокровия нарочно смолчать, чтобы подразнить человека. Нет! Ничего не попишешь, как теперь говорят. У Сомса было так же мало доказательств виновности, как и раньше, и он, откровенно говоря, был этому рад. Ни к чему такой скандал не приведет, разве что очернит все Общество вместе с директорами. Люди ведь так неосторожны – они никогда не знают, где остановиться, не разбираются в том, кто действительно виноват. Надо держаться начеку и продолжать свое дело. Нечего тревожить осиное гнездо. Сомс шел и думал об этом, как вдруг его окликнул голос:
– Приятная встреча, Форсайт! Нам по дороге?
«Старый Монт» спускался по лестнице из «Клуба шутников».
– А вам куда? – спросил Сомс.
– Иду завтракать в «Аэроплан».
– А-а, в этот новомодный клуб?
– Он идет в гору, вы знаете, идет в гору!
– Я только что видел Элдерсона. Он купил два экземпляра вашей книги.
– Да что вы! Вот бедняга!
Сомс слегка улыбнулся.
– Он то же самое сказал про вас! А как вы думаете, кто ему их продал? Молодой Баттерфилд!
– И он еще жив?
