Кружев, конечно, никаких на дороге не было, а вот деревья вдоль нее стояли высокие, старые, и тени от их переплетенных веток ложились на асфальт длинным прозрачным узором.
По этому узору Люба и ехала на велосипеде.
Велосипед был замечательный – горный, швейцарский. Бернхард подарил его Любе на двадцатипятилетие. Правда, через неделю после ее юбилея он и себе купил точно такой же, но ведь ему очень хотелось кататься вместе с женой по шварцвальдским дорогам, и поэтому, когда он спросил, не обижается ли Люба, что подарок таким образом нивелируется, она ответила, что не обижается ничуть.
За три немецких года не было в ее жизни ни одного события, которое могло бы считаться обидным.
Люба ехала и посмеивалась. Только что она встретила на дороге грибников, которые вышли из леса прямо к своей машине, оставленной у обочины. Грибы сейчас, в сентябре, все разом проснулись в лесу. Когда Люба там оказывалась, ей казалось, что из-под каждого палого листа доносится тихий шорох – гриб раздвигает сухие сосновые иглы и выкарабкивается из-под земли.
Завидев едущую на велосипеде Любу, грибники бросились ее останавливать – якобы для того, чтобы посоветоваться, не ядовиты ли собранные ими грибы. На самом же деле они, конечно, хотели задобрить ее, чтобы не сообщила куда следует, что они собирают грибы без разрешения.
Когда она только приехала в Германию, ее удивляли такие вещи. Что грибы нельзя собирать где угодно, например. Это казалось ей странным. Не то чтобы теперь это стало казаться ей таким уж разумным – она просто перестала обращать на это внимание. Такой здесь строй жизни, такие обыкновения, что толку удивляться?
Но настучать на грибников в полицию – это ей, конечно, и в голову бы не пришло; зря они волновались. Кстати, среди десятка подосиновиков и боровиков, которые они собрали, попались два желчных, о чем Люба им сразу же и сообщила. Так что пусть радуются: она спасла им хоть и не жизнь – желчными-то грибами не отравишься, потому что, попади они в рот, сразу их выплюнешь, – но все-таки приятный ужин.
– О, как вы сразу их отличили! – нервно восхитился мужчина, который и вынес корзинку свежесобранных грибов из леса прямо на проезжающую Любу.
– Не многие знают виды грибов так точно! – фальшиво улыбнулась его спутница.
– У нас все знают, – усмехнулась Люба.
– У вас – это где? – спросила женщина.
– В России.
– Вы живете в России? – обрадовался грибник.
Наверное, подумал, что Люба, возможно, прямо сегодня вернется на родину и не успеет сообщить куда следует о его страшном преступлении.
– Теперь я живу в Германии. – Люба отвесила ему самую обворожительную из имевшихся у нее в запасе улыбок. За три года она целую коллекцию их собрала, на все случаи жизни. – Здесь, неподалеку. В Берггартене.
Грибник от этих ее слов прямо в лице переменился. Что Люба может оказаться хозяйкой Берггартена, ему, пожалуй, и в голову не пришло. Но ведь и русская прислуга может доложить хозяевам, что в окрестностях их поместья промышляют незаконной грибной охотой.
– Позвольте я подарю вам маленький сувенир от моей фирмы! – воскликнул он.
Дама тут же метнулась к машине и принесла ярко-розовый пакет, от которого за версту несло туалетной водой.
– Благодарю вас. – Еще улыбка! – Но мой муж предпочитает, чтобы я пользовалась духами «Герлен».
Люба вскочила на велосипед и, оставив грибников в оторопи, покатила дальше по шоссе. Пусть страдают! Пусть ждут сурового возмездия за обезображенные ими леса! Если люди такие дураки, что боятся всякой ерунды, значит, заслуживают того, чтобы помучиться страхом.
А она будет катить по гладкой кружевной дороге и радоваться своей свободе от всего, что отравляет жизнь.
Справа от шоссе появились белые ворота Берггартена. За ними начиналась дорога, ведущая к дому. Люба достала из кармана пульт, открыла ворота и поехала по ней. От ворот до дома было неблизко, пешком не очень-то дойдешь.
Тузик выскочил из-за поворота дороги и с радостным лаем бросился навстречу хозяйке. Пес был немаленький, ростом с приличного лабрадора. Вообще-то Люба больших собак боялась, даже непонятно почему, но бояться Тузика никаких причин не нашлось бы и у самого пугливого младенца: представить себе животное добрее и преданнее было невозможно.
Бернхард купил щенка три года назад к приезду Любы и предложил ей придумать ему имя – она и назвала Тузиком, хотя в паспорте у него было записано что-то очень длинное и сложное. Порода Тузика называлась вельдердакель, или шварцвальдский бракк, и Бернхард с гордостью объяснял, что она выведена здесь, в окрестностях Фрайбурга и Баденвайлера, специально для охоты в горных лесах.
Для охоты, которая являлась самой сильной его страстью, он и купил Тузика, но большую часть своей жизни пес все же проводил не в охотничьей службе, а в беготне по горам и долам огромного, в несколько десятков гектар, поместья Берггартен.
– Все, Тузик, все! – Люба дрыгнула ногой, отгоняя собаку от педали. – Я же тебе сказала, что скоро вернусь.
Пока она ездила на рынок, Кристина убрала в доме – ее машины у крыльца уже не было. Люба спрыгнула с велосипеда, отвязала от багажника корзину с продуктами и поднялась по ступенькам к входной двери. Тузик побежал вслед за нею.
Корзина оттягивала руку. Ко многому Люба здесь привыкла, но на рынке в Баденвайлере у нее по-прежнему разбегались глаза, и она набирала всего гораздо больше, чем могла довезти до дому без усилия.
Бернхард выговаривал ей за это, но она ничего не могла с собой поделать. Что с того, что картошка к праздничному столу уже имеется в достаточном количестве? Сегодняшняя – совсем другая картошка, чем та, которая уже есть. Та слишком розовая, какая-то целлулоидная, а эта золотисто-коричневая, от одного ее вида аппетит появляется.
Но дело вообще-то совсем не в картошке, она ее и не ест, только для Бернхарда жарит или, вот как сегодня, для гостей. Любе доставляла неизмеримое удовольствие жизнь, которую она вела вот уже три года, и одной из примет этой жизни были ее поездки на маленький крестьянский рынок в Баденвайлере. Ей вот именно нравилось ездить в этот очень дорогой, очень респектабельный курортный город по таким простым домашним делам, как покупка свежих продуктов к обеду.
Дом, в который Люба вошла, был настоящий шварцвальдский дом – с покатой крышей, крытой крупной потемневшей соломой, с балконом-галереей на втором этаже, под низкой стрехой. Впрочем, галереей такой балкон назвать можно было лишь условно: все в этом краю, лесном и горном, было так приземисто, тяжеловесно даже, что воздушные слова совсем не подходили для названий любых предметов, которые относились к здешнему быту.
Внутри дом, конечно, был переделан, чтобы в нем удобно было жить не помещику столетней давности, а современному человеку. Но все-таки он оставался тем самым домом, в котором семейство Менцель жило на протяжении именно что столетий.
