Глава 7
Лучший мой подарочек
Никогда не думала, что именно так пройдут мои роды. Мне казалось, что если я буду трезво и ответственно подходить к вопросам вынашивания, не буду переедать, недосыпать и выпивать алкоголь в любых его формах, даже в самых роскошных и приятных, то все будет хорошо. С детства я заучила и одобрила принцип: как бы ты хотела, чтобы обходились с тобой, также веди и себя с другими людьми. Будешь хорошо себя вести – будет тебе счастье и пряники с пирогами. Иными словами, я лежала в тесной обшарпанной палате и совершенно не понимала, за что мне все это. Простуда размазывала меня по стене, температура не давала спать. Кровать была узкой и слишком жесткой, на ней совершенно невозможно было разместить женщину с таким животом. Из-за него я не могла лечь ничком, какая-то полая вена не давала мне спать на спине. На боках я с детства не была приучена спать, а тут еще и насморк с раздирающим легкие кашлем.
– Настоящий бронхит, как же вы так умудрились? – поинтересовалась тетенька-терапевт с некрасивым лицом и красивыми добрыми глазами на нем.
– Понятия не имею, – честно ответила я.
– Беречься надо, – пожурила она, но в голосе слышалось понимание того, что сейчас не то время, когда возможно хоть от чего-то поберечься.
– Стараюсь, – ответила я и побрела вслед за ней в комнату с кучей кушеток и компьютерных экранов, которые смешно булькали и шуршали.
– Ложись, – махнула мне в сторону одной из кушеток докторша.
– Что это? – спросила я, располагаясь.
– Допплер. Сейчас подсоединим к животику датчики и будем измерять жизненные показатели. Ты только лежи и не дрыгайся.
– Хорошо, – легко согласилась я и попыталась отключиться. Экраны булькали, беременные, все как на подбор с очень больших сроками, дремали, и я перестала отслеживать время.
– Хочешь журнальчик? – разбудил меня кто-то. Я сонно помотала головой и снова попыталась отрубиться.
– Нет, не спи. Нельзя, – растолкали меня опять.
– Почему? – не поняла и обиделась я, – мне же плохо.
– Когда ты спишь, у тебя ребенок тоже спит. Совсем не шевелится. Будут очень плохие показатели.
– Ладно, я попробую, – согласилась я и стала листать журнальчик. Буквы сливались и через секунду разбегались в сторону. Скоро мне все надоело и я решила полюбопытствовать, зачем я, собственно все это делаю. В смысле, чего мы ждем.
– А какие должны быть результаты и когда? – спросила я.
– Ну… Вообще мы меряем активность ребеночка по десятичной шкале. Обычно на это уходит от сорока до шестидесяти минут. Но вам мы дадим полежать подольше, – заботливо заверила меня она так, словно я сама напрашивалась поваляться на их дурацкой кушетке.
– Нет, спасибо. Я лучше бы уже пошла, – выступила капризным тоном я. Они переглянулись, потом одна поправила мне одеяло и сказала:
– Ну еще чуть-чуть полежи.
– Что-то не так? – предположила я. – Что-то с ребенком?
– Мы не можем пока сказать точно. Просто он у вас маловато шевелится.
– А вот это что? Ту-ту-ту? – ткнула я пальцем в динамик.
– Сердце.
– Ну вот! – приподнялась и вгляделась в экран я.
– С сердцем все в порядке, слава Богу. Но в норме индекс шевелений ребенка должен равняться от одной десятой до единицы. А у вас пока три и пять.
– И что это значит? – напряглась я.
– Пока ничего. Надо долежать еще полчасика. Может, показатели выровняются. – Она поправила датчики на моем пузе и отошла, а я полчаса мучилась неизвестностью и думала о том, что сама накликала себе проблем, бегая под дождем в стрессовом и депрессивном состоянии. Если бы не это, я могла бы тоже сейчас, как моя соседка, ворчать:
– Ох уж этот буян. Ни минуты спокойно не полежит. Пинается, пинается. Прямо сладу нет. Извел весь. – Я с завистью поглядывала на нее и прислушивалась к себе. Тишина. Стоило всю беременность бегать по консультациям и школам молодых мам, чтобы теперь вот так валяться и ждать приговора.
– Ань, гляди. Тут показатель четыре и два.
– Да что ты. Кошмар какой, – это они про меня.
– Зови врача. У нее кто? Синельникова? Зови срочно! – добрая докторша перешла практически на ультразвук. Сил держаться у меня не осталось, я заплакала, сняла датчики и спросила:
– Что, все так плохо? – она не глядя на меня ответила:
– Да нет. Я не знаю. Сейчас врач придет и все вам скажет. Мы же тут только показатели меряем.
– А четыре и два – это очень много? – с надеждой спросила я.
– Ну, в общем…многовато, – пространно ответила она и вышла из комнаты. По-моему, только затем, чтобы отвязаться от моих расспросов. Дальнейшее закрутилось вокруг меня детским калейдоскопом. Прибежала Синельникова, доктор, которая осматривала меня утром. Она с беспокойством принялась ощупывать меня со всех сторон и прикладывать к животу деревянную трубку. Я замерла и не шевелилась. Я страшно боялась, что мне сейчас сообщат, что ребенка спасти невозможно. Я просто не могла об этом думать, так как вдруг поняла, что не представляю своей жизни без него. Да, сейчас дефолт, сейчас у меня нет денег и, главное, я понятия не имею, что я со всем этим буду делать в условиях тотальной безработицы среднего звена, к коему отношусь. Но ребенок никак и ничем не связан со всей этой байдой. Он должен быть, даже если бы пули свистели у меня над ухом.
– Да, плохие тона, – высказалась наконец врач.
– Четыре с гаком. Чуть ли не …
– Ладно. Не будем о грустном. Какой срок? – раздавались голоса надо мной. Я чутко прислушивалась. Ведь решалась моя судьба.
– Тридцать четыре.
– Бывало и хуже. Готовьте на операцию.
– Что, как, куда… – я взвилась и занервничала. – Меня на операцию? Но ведь еще рано. И я хотела рожать сама…
– Теперь это все неважно. Поедемте, девушка дорогая, на кесарево сечение, а то может быть беда.
– А так… Так не будет? – приставала с допросом я. Меня накрывала паника. Жар сменялся ознобом, озноб переходил в дрожь. Меня довезли до палаты на каталке, на которой было бы крайне прикольно кататься, если бы не драматизм ситуации, и оставили там. Я набрала телефон Дашки и завыла.
– Меня собираются оперировать, – жалость к себе, любимой накрыла меня с головой.
– Как ты? – заботливо спросила она.
– Плохо. Болею, на операцию повезут сейчас. Страшно очень и дико. Вот ты говорила, что мир справедлив. За что мне все это? – я попыталась потребовать ответа у Дарьи, но она, девушка боевая и хорошо знающая все мои ловушки, лихо вывернулась.
– За дело. Я сейчас приеду.
– Тебя не пустят, – злорадно ввернула я.
– Пусть. Но ты знай, что я сижу под окном и жду, когда мне скажут, что с тобой все в порядке. Слышишь? – переспросила она, так как я надолго замолчала.
