– Прошу всех в зал заседания, – раздался голос за кадром, и мы вошли. Судья, приятная полненькая женщина лет так за пятьдесят, из тех, кого можно было бы назвать хохотушкой, если бы она не занимала такое серьезное и ответственное кресло, села и, обведя всех присутствующих тяжелым взглядом, вздохнула.
– Все на месте? По повесткам все явились? – устало переспросила она и уткнулась в бумаги.
– Все, – нестройным хором переплелись наши голоса. Родриго подавленно молчал. Рядом с ним тихо обитал маленький мужчина – переводчик, которого я сначала вообще не заметила из-за его неподвижности. Он негромко защебетал по-испански.
– Итак, приступим, – вопрошающе подняла голову судья.
– … – мы кивнули.
– Слушается дело номер… о лишении родительских прав… истец Мария Петровна Оливейра, представитель истца Лариса Дмитриевна Лапина, ответчик…. представитель ответчика…. представитель органов опеки… Дело слушается следующим составом суда… Есть ли у сторон заявления или ходатайства, требуемые к внесению до начала слушания? Нет? В зале присутствуют свидетели?
– Да, ваша честь. Господин Оливейра с переводчиком, – подняла руку я.
– Прошу свидетеля удалиться из зала, – тем же ровным тоном произнесла судья. Родриго вышел и мы «поехали». Сначала вызвали Машу и попросили своими словами объяснить, почему она требует лишить отца родительских прав. Маша встала, вдохнула побольше воздуха и выдала текст, который мы с ней старательно учили всю прошлую неделю.
– Ваша честь. Мой бывший муж в течение пяти лет фактически является для детей посторонним человеком, так как ни разу не навещал их, не покупал подарков, не участвовал в расходах на их воспитание и вообще никак не проявлялся.
– Дети его видели хоть раз? – переспросила судья.
– Нет, ваша честь.
– Вы препятствовали свиданиям?
– Нет, от просто не проявлял инициативы.
– А вы? – судья смотрела в материалы дела и задавала вопросы, продвигаясь максимально быстро к финишу.
– Я однажды попросила его отвезти детей в деревню к его матери, чтобы они там отдохнули. Из-за работы я не смогла их отвезти никуда сама.
– А он?
– Он отказался. В деле приложено письмо.
– Ответчик, вы можете что-либо добавить по факту письма? – переместила взгляд на МУЖА судья.
– Никакого письма не было, – смело заявил муж. От изумления я аж поперхнулась.
– Как это?!
– А так, – пояснил Дементьев, глядя на судью, а не на меня. – Письмо – не что иное как фальшифка. Попытка опорочить моего клиента.
– Да что вы, – затрепыхалась я, но судья долбанула чем-то по столу и велела нам заткнуться.
– Почему вы это утверждаете? – переспросила он.
– У меня есть экспертиза почерка клиента. Вот, – Дементьев сунул бумажку судье. – Это письмо он не писал.
– А кто же?
– Не знаю, – еле заметно пожал он плечами. Я запаниковала. Я не сомневалась, что экспертиза – полная профанация, однако не имела времени и возможностей это доказать. Поэтому решила держаться единственно возможной линии.
– Однако мы не только на письмо опирались, доказывая отцовское равнодушие и черствость. Одно то, что дети не признали родного отца, полностью его дискредитирует.
– Да что вы! – разыграл возмущение Дементьев. – Это каким же образом, если вы не давали ему годами видеть детей. Не так важно, какие вы им сказки пели про то, куда делся их папа, факт в том, что на самом деле вы сами препятствовали его участию в воспитании.
– Это мы уже обсуждали. Это не перспективно, – отмахнулась я, но внутри у меня уже звенел колокол паники.
– Отчего же? – пошленько улыбнулся недавний предмет моих грез.
– Оттого, что факт его отсутствия мы доказали в полной мере. Еще в опеке.
– Вы уверены? – с преувеличенным беспокойством заглянул мне в глаза он. Я похолодела. Маша с беспокойством прислушивалась к разговору.
– Обо всем поговорили? – ухмыльнулась судья, – Продолжайте, ответчик.
– Спасибо. В этом деле много фальсификаций, но я не буду тут метать бисер. Я думаю, что реальность полностью отражена в заключении опеки.
– Истец, ознакомьтесь, – протянула мне лист бумаги судья. Я бегло пробежалась по нему глазами. Все было ужасно. Проклятая опекунша полностью скрыла факт непризнания отца, оспорила наши доводы о его неучастии в воспитании. Вдобавок ко всему она написала, что рекомендует не лишать детей хорошего отца.
– Что теперь будет? – полным паники голосом пропищала Маша. Я молчала.
– Истец может дать показания?
– Нет, – попыталась как-то прервать это избиение младенцев я. – Нам нужен перерыв.
– Мы же только начали? – улыбнулся Дементьев. Волна отвращения захлестнула меня.
– Я плохо себя чувствую, – поняла мою идею Маша и принялась исступленно хвататься за голову. Судья с сомнением оглядела нас, потом кивнула сама себе и сказала:
– Перерыв – пятнадцать минут. Но имейте в виду, что через пятнадцать минут мы все соберемся снова в этом зале и закончим это дело.
– Конечно, – кивнула я и вылетела из зала. На выходе стоял Дементьев и ждал меня.
– Лара…
– Отвали.
– Послушай, не думай только, что в этом есть что-то личное. Это же бизнес. И только.
– Именно, – прошипела я. – Но ты все-таки можешь быть уверен, что я никогда не захочу тебя больше видеть.
– Почему, – с болью в голосе переспросил он. Или боль мне просто показалась?
– Потому что ты подкупил сотрудницу органа опеки, чтобы все-таки выиграть это долбаное дело. И не подумал о том, что будет с детьми или со мной. Подкуп – это ведь уже не очень-то и бизнес, верно?
– Что ты орешь? В чем ты меня обвиняешь? Я никого не подкупал! – громко и фальшиво затараторил он.
– Ты мне противен. Отстань! Не порти мне перерыв, – я отскочила от него и понеслась к выходу. Маша стояла у входа и нервно курила.
– Все плохо, да? Мы проиграем? Все пропало? Да? – зачирикала вспугнутой птичкой она.
– Не паникуй. Ты понимаешь, что происходит?
– Что?
– Дементьев подсунул нам фальшивое заключение только чтобы именно сегодня не дать нам выиграть.
– А что, мы сможем оспорить решение суда?
– Оспорить? – фыркнула я. – Нет, оспаривать мы ничего не будем. Нам нужно выиграть время. Я сделаю другую экспертизу по копии письма и исключу его экспертизу из доказательной базы. Потом…
– Но потом не будет! – напомнила Маша Оливейра. – Мы же прямо сейчас должны идти и все кончать.
– Конечно, – рассеянно пробормотала я. Мысли лихорадочно скакали. Выхода не было. Тупик. Фальшивка-то фальшивка, но времени нет.
