– Из-за чего сыр-бор. Ты всегда была такой. Я не сомневался, что этим кончится.
– Ты уже говорил.
– Прости. Я просто… просто люблю тебя такой, какая ты есть. Такой вот, непредсказуемой, ни на что не годной, но прекрасной. Ты можешь ранить, но ты не похожа на других, – пробормотал он как-то одним зимним вечером.
Я тогда еще жила у него. Мы вернулись с концерта в клубе очень поздно и были подшофе.
– Что ты мелешь? Глупости какие-то! – рассмеялась я. – Я самая обычная.
– Нет. Ты… тебя невозможно ухватить. Невозможно… удержать. Ты не способна на любовь, нет. Только на страсть.
– Ты бредишь? – удивилась я, а он полез ко мне целоваться.
– Есть только миг между прошлым и будущим, – шептал он, засовывая руки под мой свитер.
Руки были ледяными с мороза, ощущение из малоприятных, но я чувствовала себя такой одинокой, так боялась, что после Кости в моей жизни уже больше не случится никого и ничего… Я закрыла глаза и шагнула вперед, соскользнула с края пропасти прямо в Сашкины объятия, стараясь не вдумываться в то, что происходит. Наутро мы оба, не сговариваясь, сделали вид, что ничего ТАКОГО не случилось. У него осталась девушка, у меня Шушера и квартира, в которую я вернулась через несколько дней. Легче мне не стало, тяжелее тоже. Просто еще один эпизод в череде случайных событий. Просто еще одна ночь, после которой, возможно, будут и другие. Жизнь и вправду вернулась на круги своя, вот только если бы не такой мороз. И холодно было не только за окном.
Я включила обогреватель и достала с полки первую попавшуюся книжку по психологии. Фром писал очень умные вещи, и с большинством из них я была вполне согласна, но… слова растворялись у меня перед глазами, предложения не заканчивались, а перемешивались одно с другим, теряя свое значение. Что-то про бытие и обладание, про концепцию экологической катастрофы, к который все мы неминуемо движемся. Я листала страницы, читала слова, не складывая их в смысл, до тех пор, пока вдруг не обнаружила, что слезы рекой текут у меня из глаз. Они уже намочили руки, закапали Фрома, мое лицо покраснело и опухло.
«Что такое?» – удивилась я. И даже встала и прошлепала в прихожую, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Зеркало подтвердило – я плакала. Вернее, плакала какая-то незнакомая мне женщина с усталым, бледным лицом, с темными кругами под глазами. С кошкой на руках. Я смотрела на свое лицо не отрываясь и не шевелясь, стоя в тишине и темноте промерзшей прихожей. Большой вопрос – почему у нас в домах так плохо топят зимой и так рано отключают горячую воду весной? Зачем они вообще ее отключают? Прочистить трубы? Почему же тогда эти трубы не греют?
– О чем ты думаешь? О трубах? – вслух спросила я себя. И сама же ответила, что все равно больше мне думать не о чем. Не о Фроме же, в конце концов, с его концом света. Тоже мне новость, что все летит в тартарары. По ощущениям, я уже там. Я набрала номер, Сашкин номер, не понимая, зачем это делаю. Я – и сама звоню Сашке, которого, по большому счету, терпеть не могу. Ни его, ни его плазму. Ни его потребительский взгляд на мир. И еще его девушку, черт бы ее побрал.
– Саша?
– Саша? Что у тебя с голосом? – взволнованно спросил он.
– А что? – с трудом сглотнув комок в горле, я прокашлялась и постаралась взять себя в руки. – Мне плохо.
– Так плохо? – удивился он. – А Таисья сказала, ты филонишь.
– Ты можешь приехать? – спросила я, хотя еще секунду назад, могу поклясться, об этом даже не думала.
– Сейчас? – растерялся он. – Но на работе же никого не останется? Одна Тоська не справится. А вдруг чего случится? У тебя что, жар?
– Да, – согласилась я, хотя понятия не имела, какая у меня температура. По ощущениям – минус двадцать пять, как на улице.
– Что тебе привезти? – спросил он совсем другим голосом.
Ха-ха, мне удалось убедить его, что я тяжело больна. Надо же, а ведь я и выгляжу как тяжело больной человек.
– Привези мне кока-колы. И рома, – попросила я и повесила трубку.
Неожиданная мысль о том, что со мной и вправду что-то не так, заставила меня оторваться от созерцания себя в зеркале. Я вытащила из аптечки градусник (кто бы думал, что я все-таки им воспользуюсь) и запихнула его под мышку. Сидя с ногами на кухонном стуле, я не отрывала глаз от часов на стене. Секундная стрелка крутилась медленно-медленно. Интересно, а что чувствует женщина, когда делает тест на беременность? Она ведь тоже, наверное, вот так же гадает: то ли она «залетела», то ли просто перебрала на вчерашней вечеринке.
Температура была в норме, и я тоже потихонечку возвращалась в нее. Сама не знаю, что это на меня нашло. Наверное, так на мой мозг воздействует холод. Замораживает какие-нибудь нужные серые клеточки, а я пытаюсь выяснить, почему реву. Впрочем, уже не реву. И, кстати, совсем не понимаю, какого хрена я вызвала сюда Сашку, что я собираюсь с ним делать? Мне ведь даже нечем его накормить. Пельмени кончились, остался кусок заветренного сыра, полбутылки кефира и готовый обед с говядиной из нитрата азота. Мое любимое. Перед глазами промелькнула картинка блинчиков со сгущенкой от Костиной тещи. Светлая им, блинчикам, память, но надо, черт возьми, научиться хоть что-нибудь готовить. И надо отменить Сашу, пока он не понял меня превратно.
– Хеллоу, – на мой звонок томно ответила Тоська.
– Слушай, а Сашка не ушел?
– Черт, что за фокус? – встрепенулась она.
– Какой фокус? – не поняла я.
– У тебя абсолютно нормальный голос. Сашка сказал, что ты там чуть ли не при смерти, а ты щебечешь, как соловей. Придуривалась?
– Ну, извини, что забыла покашлять. Кхе-кхе, – любезно кашлянула я. – Теперь позовешь его?
– И не совестно тебе экспериментировать над живыми людьми, тем более во второй раз? – вместо ответа вдруг спросила она.
– В смысле?
– Хочешь влюбить его снова? Зачем? Чтобы опять бросить? – возмутилась она.
Я же так и осталась сидеть с открытым ртом, потому что меньше всего ожидала услышать такую версию.
– Я совершенно не собиралась влюблять его. Сама не знаю, что на меня нашло. Расплакалась вдруг. Можешь быть, я болею чем-то безтемпературным?
– Ленью ты болеешь, ленью.
– Так ты позовешь его или нет? – разозлилась я.
– А его нет, – радостно сообщила она. – Полетел к тебе на крыльях любви. Ты, Сашка, стерва, и проб на тебе ставить некуда.
– Как уехал? Когда?
– Минут пять назад. – Тоська фыркнула, сказала, что из-за таких, как я, мужики всех женщин терпеть не могут, и бросила трубку. А я позвонила Сашке, но он был недоступен.
– Черт, черт! Зачем?! Дура, – выругала себя я, обдумывая свое дальнейшее поведение.
Варианта было два, и оба плохие. Можно было сделать вид, что я действительно тяжело и мучительно больна. Лечь, намотать на голову мокрое полотенце, хотя нет, вода сейчас, в такой холод, – это мерзко. Ладно, можно перемотать шарфик с шеи на голову. Лечь, стонать, метаться в бреду, с трудом приподниматься, чтобы отпить рома с колой (если он его привезет). Но кто хорошо меня знает, вычислит мою лажу через пять минут, актриса из меня никудышная. Значит, план Б – не открывать дверь. Но он же прекрасно знает, что я дома, а мне с ним потом еще работать долгие годы. И потом, ну что тут такого, что я пригласила его в гости (гм, посреди рабочего дня). Может, я скучала? Может, это просто он все не так понял?
