– А она наорала на меня, заперла нас и куда-то ушла. Я испугалась, – оправдываясь, частила Даша. – Он не должен был нас ей оставлять. Я бы справилась и сама! И вообще, у меня есть запасные ключи, а она не знала. Дура. Но ее не было три часа! Мы хотели бабушке пожаловаться.
– Да, натворили дел. Так что, она и сейчас у вас дома? – поинтересовалась я.
– Ага, – всхлипнула Даша и продиктовала мне забытый мной телефонный номер.
Я никогда не звонила на домашний, ведь с приходом мобильников общаться стало гораздо проще. Зачем лишний раз сотрясать воздух, если можно взять и набрать чей-то персональный номер. А теперь вот и домашний пришелся кстати. Я набрала номер и прождала целых десять гудков, прежде чем кто-то все-таки соизволил оторвать попу от дивана и взять трубку.
– Алло? – спросила эта особа низким, неприятно прокуренным (почти как у меня) голосом.
– Вы Татьяна?
– Да, – удивленно подтвердила она.
– А где дети? Вы вообще в курсе? – едко спросила я.
– Дети? – совсем другим тоном переспросила она. – А что, вы что-то хотите мне сказать?
– Не то слово. Какого хрена вы их оставили? Они ведь могли замерзнуть, их могли похитить, да бог весть что могло произойти! Слава богу, что они догадались позвонить мне.
– Эти дети – просто кошмар. Я больше ни за что не соглашусь сидеть с ними, – зло заявила эта дрянь прокуренная (почти как я, но мой-то голос имеет красивый сексуальный бархатный тембр). – Так они у вас? А вы, собственно, кто? Как вас зовут? Вы их родственница?
– Нет. Я никто. Вообще никто, – грустно сказала я. – Но вам их не отдам. Пусть мне звонит их отец, запишите номер.
– Сейчас! – с готовностью согласилась она.
– Хотя… не надо ничего писать. Он его знает и так. Скажите, что дети у Саши, он поймет, – сказала я и повесила трубку.
Пусть эта особа тоже помучается, поревнует. Вот же дрянь! И как мог Костя посмотреть на такую. Хотя, может, она выглядит как Шарон Стоун.
– Даш, а она красивая? – спросила я у нее.
Она стояла около дверного проема и внимательно слушала наш диалог.
– Нет. Чуть лучше жабы.
– Это хорошо. Так ему и надо, – порадовалась я.
Даша тоже чуть улыбнулась и вдруг виноватым тоном сказала:
– Слушай, Саша, мне надо с тобой очень серьезно поговорить.
Глава 17
Лучше поздно, чем никогда
Вещи не всегда таковы, какими они нам кажутся. Например, зарплата. Мы полагаем, что она незаслуженно маленькая у нас и слишком большая у других. Даже если на самом деле она у нас и у других вообще одинаковая, все равно мир несправедлив, и по большей части именно к нам. Зачем, к примеру, деньги Сашке, если он все равно потратит их на какие-нибудь новые технические никому не нужные прибамбасы? То ли дело я – все заработанное мной идет на поддержание имиджа, на личностный рост, на глянцевые журналы и новый тюбик помады. И когда все деньги спущены, а до зарплаты остается еще две недели, мир действительно кажется несправедливым. Но даже если мне так кажется, все же где-то в глубине моей души прячется подозрение, что это не так. И зарплата правильная, и у других все ничуть не лучше, и что часто когда речь заходит обо мне и о моей жизни, то именно другие, а не я сама, оказываются правы. Почему я ушла от Константина? Слушая сбивчивый Дашкин рассказ, я вдруг очень захотела по-настоящему понять это. В памяти высветился наш последний скандал. Я со шваброй в руках кричу, что не нанималась к нему в бесплатные уборщицы. А он вырывает ее у меня из рук и орет, что я вообще не умею мыть полы, так что в этом смысле от меня нет никакого толку. Потом я рыдаю, страшно жалея себя, и сквозь слезы говорю, что никогда не планировала месить салаты, что семейной жизни мне хватает в майские и октябрьские праздники в доме моих родителей, что я ненавижу все эти домашние устои и свежий воздух и ни за какие коврижки не хочу ехать в пансионат.
– А что же ты хочешь? – спросил тогда Костя, а я ответила, трусливо отведя глаза:
– Чтобы вы оставили меня в покое. Я вам не подхожу.
И когда он попытался что-то добавить, я просто ушла в другую комнату и долго растравливала себе душу, вспоминая каждое сказанное Дашкой слово. Они меня не любят, думала я тогда. Они не ценят меня, не понимают, какая я хорошая. А должны бы были ценить.
И вот сейчас я почему-то (впервые в жизни) подумала иначе – а что, собственно говоря, такого хорошего во мне? Что именно они должны были ценить? То, что у меня неплохие журналистские способности и я могу в день навалять до десяти бессмысленных заметок или пару столь же бессмысленных статей? Или то, что я считаю, что разбросанные по комнате вещи – это признак высокой самооценки и презрения к оценкам других? Может быть, я какая-то особенно душевная или еще что-то в этом духе? Нет? Тогда что?
Дашка сказала мне:
– Я вообще-то соврала тебе тогда. Мой папа никогда ничего подобного не говорил.
– Чего не говорил? – бесцветным голосом переспросила я.
– Ну, что ты нам не подходишь. Что он ищет того, кто бы ухаживал за нами. Это все я сама придумала.
– Зачем? – удивилась я.
– Мне хотелось, чтобы ты ушла. Я… мне казалось, что будет лучше, если мы останемся одни. Только папа и мы. Мы же справлялись! А от тебя никакой пользы не было…
– А что он говорил обо мне? – запоздало поинтересовалась я, хотя теперь это все было уже неважно.
– Ну-у, он говорил многое, – задумчиво протянула Даша.
Сейчас, после этого долгого дня, замотанная в мой шарф и мои же носки, с чашкой в руке, она казалась совершеннейшим ребенком, каким, собственно, и должна казаться. Маленькая девочка, которая очень любит папу. И не хочет его ни с кем делить.
– Что именно?
– Что ты хорошая, веселая, добрая, хотя я лично не считаю, что ты такая уж добрая. Ну… и что он очень тебя любит. Это вообще какое-то свинство.
– Почему? Потому что он должен всегда любить только вашу маму? – переспросила я, хотя ответ был и так очевиден.
– Я не знаю, – тихо прошептала она. – Я думала, что да. Но теперь все стало еще хуже. И папа совсем теперь не смеется, а только работает и работает.
– Как-то странно. Не похоже на него.
– Вот именно! – расстроено воскликнула она. – Если уж на то пошло, уж лучше ты, чем то, что сейчас!
– Но если твой папа счастлив с этой женщиной, пусть даже не так, как с вашей мамой или со мной, ты же понимаешь, что все равно это важно, – продекламировала я голосом мудрого старого Каа. – Ты должна наконец научиться думать не только о себе, но и о нем. Вы вырастете, уйдете из дома, а папа? Неужели ты хочешь, чтобы он остался совсем один?
– Нет, не хочу. А о ком ты говоришь? – насупилась она.
