Потом я повзрослел, поступил в институт, начал встречаться с
женщинами, женился, стал работать. И забыл о приговоре. Замотанный дурацкими
проблемами, я не вспоминал о приговоре, который выносится всем без исключения.
Даже когда приходил на кладбище, где хоронили близких или знакомых людей, —
даже тогда срабатывала какая-то спасительная пружинка, заставляющая не
отождествлять себя с покойным. Но теперь, когда заболел Игорь, я снова вспомнил
о своих детских страхах. Если я так боялся смерти, зная, что могу умереть лет
через пятьдесят-шестьдесят, то что же должен чувствовать мой мальчик? Может, он
кричит по ночам, может, плачет в подушку? Или будит свою мать и отчима, терзает
их своими недетскими вопросами?
Я чуть не выскочил из ванной. Хотел позвонить Игорю, но
вспомнил, что часы показывают пять утра. Он сейчас наверняка спит, если вообще
в состоянии спать. Я вышел из ванной комнаты, шлепая босыми ногами по полу.
Подошел к книжной полке, где стояли мои любимые книги. Почему-то книги меня
успокаивали, словно внушали мне, что не все так страшно. Словно объясняли мне
какую-то истину, которую я все равно не мог постичь.
Я вспомнил про Тойнби, которого взял мой мальчик. Значит,
ему интересно читать такие книги. Значит, он все-таки меньше думает о значении
собственной жизни. Собственно, что же такое жизнь? Неужели мы приходим в этот
мир только для того, чтобы прожить жизнь и стать удобрением для полей? Ведь
должна быть какая-то сверхзадача, которую мы не знаем. Уверен, должна быть.
Откровенно говоря, я никогда не верил в Бога. Я был рационалистом и прагматиком
и не мог поверить в нечто иррациональное. Если Бог обходился без моей души
миллионы лет, то почему он не может обходиться без нее и впредь, рассуждал я. С
другой стороны — как поверить в то, что все произошло путем эволюции?.. И кроме
того: эволюция, породившая человека, — тоже своего рода чудо. То есть теория
Дарвина — просто красивая сказка. Ведь ни одна обезьяна за последние несколько
тысяч лет не превратилась даже в подобие человека. Впрочем, философские вопросы
меня не очень интересовали, меня больше волновала собственная жизнь, вернее,
жизнь Игоря.
Очевидно, смерть Семена Алексеевича сильно на меня
подействовала: все мои детские страхи, загнанные в подсознание, тотчас
пробудились. А может, это болезнь Игоря сделала меня психопатом и
неврастеником? В общем, в ту ночь я почти не спал. Вернее, вообще не спал, хотя
в половине шестого честно лег и почти два часа пытался заснуть. А может, я
все-таки засыпал на короткие мгновения? Точно сказать не могу.
Утром мне предстояло самое сложное — поехать к родным Семена
Алексеевича и все рассказать его жене и дочери. Когда я думал об этом, мне
становилось так страшно, что хотелось отказаться от поездки. С другой стороны,
я понимал: только я, самый близкий им человек и любимый его ученик, должен
сообщить им ужасную новость. Может, я не спал именно из-за этого? Во всяком
случае, утром я поднялся в половине восьмого и снова отправился в ванную, чтобы
побриться. А в восемь услышал первый телефонный звонок.
— Леонид, — раздался в трубке высокий голос Алены, — что
вчера произошло? Я звонила тебе до часу ночи. Тебя не было ни на работе, ни
дома.
Где ты был?
Неужели ее действительно интересует, куда я мог поехать
ночью? Говорят, есть такие женщины, которые не оставляют в покое своих мужей
даже после развода. Очевидно, существуют и мужья, считающие бывших жен своей
исключительной собственностью. Но мне-то было абсолютно безразлично, где ночует
Алена. Лишь бы от ее капризов не страдал Игорь.
— У меня были дела, — ответил я усталым голосом.
— Поэтому ты отправил Игоря одного? Неужели ты ничего не
понял? Ему нельзя было входить в метро. Ему может стать плохо по дороге, в
вагоне метро.
Теперь понятно, почему она мне позвонила.
А я, кретин, решил, что она до сих пор меня ревнует.
— Извини, — сказал я.
— Мы считали, что ты повез его к своему другу, а он сказал,
что на обратном пути ты довез его до станции метро. Неужели у тебя не хватает
ума…
— Я очень устал, — перебил я Алену.
— Ты хотя бы меня выслушай! — она повысила голос.
— Нет уж, уволь, — не выдержал я. — Вчера убили Семена
Алексеевича, когда он вошел в подъезд своего дома. Я всю ночь занимался
расследованием. Еще есть вопросы?
Нужно отдать ей должное — она все поняла.
Алена всегда была сообразительной женщиной. Да, она действительно
поняла, почему я высадил Игоря у станции метро. И, кроме того, поняла, что
денег, на которые мы рассчитывали, уже может не быть.
— Извини, — тихо сказала она.
— Ничего, — отозвался я.
— Леня, — она давно меня так не называла, — ты извини, я
ведь ничего не знала. Я все понимаю… Просто вчера из-за Игоря я взбесилась.
Думала, тебе наплевать…
Я молчал. В таких случаях лучше помолчать.
— Ты не думай, — продолжала Алена, — если понадобится, мы
действительно продадим квартиру. У нас уже и покупатель есть…
— Не нужно, что-нибудь придумаем.
— Мы хотим в воскресенье улететь, — сказала она. — У нас уже
заказаны билеты. Сегодня пойдем получать визы. Говорят, по вызову из лечебных
учреждений визу дают сразу. Ты не знаешь?
— Не знаю.
— В общем, ты не думай, — повторила она, — мы все сделаем
сами.
— Посмотрим, — пробормотал я. — Вы сначала визу получите, а
потом поговорим.
— Кто его убил?
— Пока не знаем. Я вам завтра позвоню, — сказал я на
прощание и положил трубку.
После бритья я позавтракал, и тут снова раздался телефонный
звонок. В трубке раздался голос Саши Лобанова:
— Извините, Леонид Александрович, что беспокою вас так рано.
Я хотел вам напомнить, чтобы мне выписали пропуск. Нужно проверить, с кем вчера
вечером общался Семен Алексеевич.
— Сейчас приеду, — сказал я. — Если хотите, поедем вместе.
Могу вас подвезти.
— Может, лучше я подъеду к вашему дому? — предложил
следователь.
— Тогда запишите адрес. — Я продиктовал адрес и снова
положил трубку. Трудно придется Лобанову. Кто ему разрешит работать на нашей
территории? В лучшем случае разрешат войти в бывший кабинет Семена Алексеевича.
Да и то только с группой сопровождающих. Лучше бы поручили вести следствие
сотрудникам ФСБ, им бы разрешили проводить хоть какие-нибудь действия. А
работники прокуратуры вызывали у наших только смех.
Я вообще терпеть не могу, когда показывают по телевизору
генеральных прокуроров. Вид у них жалкий, суетливый, никчемный. Если они такие
принципиальные, пусть едут на Северный Кавказ и там качают права. На глазах у
них происходят убийства, похищения, грабежи, даже войны. Я уж не говорю про
чиновников, которые воруют и берут взятки нагло, в открытую. А кого из них
арестовала прокуратура? Назовите хоть одного крупного чиновника, которого
посадили бы следователи прокуратуры. Типичные неудачники. Вернее, их сделали
таковыми. Принципиальные быстро вылетают со службы, а конформисты остаются
работать. Если честно, то все успехи прокуратуры — настоящее фуфло, как говорят
уголовники.
