— Давай попытаемся. Если они с кем-то свяжутся, мы сможем
узнать, на кого конкретно они работают. Частное агентство — это совсем неплохая
идея. Тем более если есть деньги. Я не хочу верить, что вся наша контрразведка
повязана с этими убийцами. Не хочу и не могу.
— А если повязана? — вдруг тихо спросил Демидов. — Ты ведь
сам знаешь, как это бывает. Если бы все сводилось к Бурому, мы бы с тобой не
сидели на даче. Кто-то предупредил всех авторитетных грузин в городе. Кто-то
изъял письмо из УВИРа. Кто-то принял решение о нашей ликвидации. Ты думаешь,
это могли сделать на уровне Бурого? Или на уровне Брылина?
— Хватит об этом думать, — посоветовал Чупиков. — Иначе нам
с тобой просто нечего делать. Отвезем сейчас Резо в ФСБ, сдадим под расписку —
и по домам. Только учти: они на этом все равно не остановятся. Раз решили тебя
убрать, значит, уберут. Ты для них теперь нежелательный свидетель. Один раз не
получилось, получится во второй.
— Пугаешь, Женя? — прохрипел Демидов.
— Зачем? Ты у нас не пугливый, тебя не испугаешь. Просто не
хочу, чтобы нас с тобой передавили, как цыплят. Я ведь теперь тоже
нежелательный свидетель.
— Ладно, поговорили. — Демидов поднялся. Резо смотрел на
него, все еще не зная, что именно решил подполковник. Тот передернул плечами,
сказал: — Резо остается на даче. Связь через мобильный телефон Чупикова. Я
больше здесь появляться не буду. Ты, Женя, поедешь в город и будешь нашим
связным. Я скажу, в какое частное агентство обратиться. Может, у нас
действительно что-нибудь получится. Я знаю одно агентство, где работают очень
крепкие ребята.
Чупиков подмигнул Резо, и тот понял, что у него наконец
появился реальный шанс на спасение. Реальный шанс.
Рассказ тринадцатый
Дверь открылась. Я был готов ко всему. В этот момент — даже
к смерти. Но то, что я увидел, ошеломило меня. Я опустил пистолет и в
растерянности произнес:
— Вы?..
На пороге стоял Провеленгиос. Та самая гнида, которая так
быстро сдала мою квартиру. Я убрал пистолет, вспомнив, что передо мной —
двоюродный брат Виталика. Интересно, зачем он пожаловал ко мне?
— Извините, — сказал Провеленгиос, по-прежнему стоя у
порога. — Разрешите войти?
— Входите. — Я почему-то развеселился. Ждал убийцу, а пришел
мошенник.
Он вошел. Осторожно закрыл за собой дверь. Увидел стоявшую
справа от него Алену и вздрогнул, видимо, от неожиданности.
— Идите в комнату, — сказал я, пытаясь подняться; в голове
уже не так сильно шумело.
Алена подошла ко мне и помогла подняться. Мы вместе прошли в
комнату, где уже находился Провеленгиос.
— Садитесь. — Я указал ему на кресло, а сам плюхнулся на
диван. Именно плюхнулся, а не сел.
— Вы меня извините, — заговорил гость, усевшись на стул, а
не в кресло, хотя оно стояло гораздо ближе ко мне. — Вы, наверное, уже слышали,
что вчера произошло. Такое несчастье… — Честное слово, у него на глазах даже
слезы появились.
— Мы не думали, что такое может случиться, — продолжал он. —
Ночью нам позвонили… Я сразу поехал в морг. Какой ужас… Мне сказали, что вы
вчера потеряли сознание. Я представил, каким ударом оказалась для вас смерть
моего двоюродного брата. Какое несчастье… Такой молодой, такой талантливый…
Даже Алена всхлипнула, настолько на нее подействовала речь
этого подлеца. Я сидел, стиснув зубы. Любое напоминание о Виталике являлось
напоминанием о моей ошибке. Я обязан был помнить, что за мной следили. И должен
был предотвратить несчастье. Моя ошибка стоила Виталику жизни.
— Мы вчера так хорошо обо всем договорились, —
разглагольствовал Провеленгиос. — Мне казалось, все будет в порядке. Виталик
даже пообещал, что поможет вам собрать вещи…
Я насторожился. К чему клонит этот стервятник?
— Для меня его смерть оказалась ужасным ударом. —
Провеленгиос снова прослезился, вытащил платок. Высморкавшись, тихо проговорил:
— Надеюсь, все наши договоренности остаются в силе.
Ах, вот оно что… Я невольно усмехнулся. Этого мерзавца не
трогала смерть Виталика, плевал он на наши чувства. Главное для него — деньги,
которые он уже заплатил, и договор, который мы уже подписали.
— Я на всякий случай принес вам ключи. — Провеленгиос достал
из кармана ключи. — Это от той квартиры, которую сняли со следующей недели. Раз
Виталика нет, я вполне могу его заменить. И гoтoв за свои деньги помочь вам
найти людей и переехать на новую квартиру.
— О чем он говорит? — не выдержала Алена. — На какую
квартиру? Куда переехать?
— Он говорит о моей квартире, — пояснил я. — Вчера я
заключил договор о сдаче моей квартиры на три года. Кроме денег, согласно
договору я должен получить однокомнатную, чтобы жить там эти три года.
— Ты сделал это ради нас? — Голос Алены дрогнул.
— Неважно. — Я вздохнул. — Сделал… ради Игоря.
Я старался не смотреть на Алену. Мне было немного стыдно,
что все так получилось. Похоже, я слишком явно продемонстрировал свою
несостоятельность, лишился денег и подставил друга. Я судил обо всем чисто
по-мужски. А у Алены, разумеется, женская логика, в которой нет места
рационализму. Для женщины важен сам факт — ей хотят сделать приятное. Если вы
не можете купить миллион роз и покупаете только три розы на последние деньги,
женщина оценит это. В глазах Алены я был почти героем. Хотя сам чувствовал себя
подлецом.
— Видите ли, — вкрадчивым голосом продолжал Провеленгиос, —
договор нельзя пересмотреть. Уже выплачены деньги, проставлены сроки. Говорят,
что рядом с убитым ничего не нашли. Но уверяю вас, я передал ему все деньги. Он
даже дал мне расписку, прежде чем отправиться к вам.
— Вы взяли у него расписку? — удивился я.
— Конечно, взял, — в свою очередь, удивился гость. — Я
всегда беру расписки. Деньги любят счет.
— Он потребовал расписку у своего двоюродного брата, —
пояснил я Алене.
Нужно было видеть, с каким презрением она посмотрела на этого
мерзавца.
— Что вам нужно? — спросил я, чтобы прекратить этот
бесполезный разговор.
— Но деньги исчезли, — сказал Провеленгиос, облизав губы. —
Впрочем, это нас уже не касается. Если договор заключен, его нельзя нарушить.
И только тут я понял все. Понял, почему он пришел ко мне.
Почему так долго говорил о смерти Виталика и даже поехал ночью в морг; Он думал
только о договоре, только о деньгах. И пришел ко мне, чтобы узнать, когда я
съеду с квартиры. Пришел подтвердить незыблемость договора.
Почему так случается в жизни? Ведь Провеленгиос не только
двоюродный брат Виталика, он еще и потомок тех греков, которые погибали у
Фермопил, предпочитая смерть позору отступления. А один из тех древних героев
пробежал сорок с лишним километров и крикнул: «Радуйтесь, афиняне, мы
победили». После чего рухнул замертво. И вот их потомок сидел передо мной,
рассуждая о договоре, который нельзя нарушать. Обидно. Обидно, что он
родственник моего друга и потомок великого народа. Хотя при чем тут народ? Ведь
передо мной сидел конкретный сукин сын. Разве у других народов нет своих
сукиных детей?
