— Папа! — раздался крик.
Это был его сын. Господи, какое невезение! Мальчик был очень
похож на Облонкова. И он тотчас же стал разглядывать лицо отца. Дети вообще
гораздо наблюдательнее, чем мы думаем. Сын, очевидно, увидел синяки на лице
отца. И кровавые пятна на лестнице, там, куда сплевывал Облонков.
— Папа, что случилось? — спросил мальчик. Ему было примерно
столько лет, сколько и моему Игорю. Нужно было видеть, с какой ненавистью
мальчик смотрел на меня. Он понял, — что у нас не просто разговор. Чутье
подсказывало ему, что у нас настоящий «мужской» разговор. Мальчик встал между
нами, словно защищая своего отца.
— Иди, иди домой, — растерялся Облонков. — Иди домой, я
сейчас приду.
— Нет, — сказал мальчик; он держал отца за руку. — Нет,
пойдем вместе.
В глазах Облонкова была такая боль, что я дрогнул. Я понял:
если сейчас не отпущу его, если посмею ударить отца при сыне, то сломаю
мальчику всю дальнейшую жизнь. Он никогда не забудет этой сцены. Не забудет
унижения отца. И вырастет в полной уверенности, что сила решает все. Он начнет
мстить всем окружающим за унижение, испытанное в детстве.
— Сколько тебе лет? — спросил я неожиданно.
— Одиннадцать. — Мальчик даже не взглянул в мою сторону. Он
смотрел на своего отца и видел синяки на его лице. Облонков вздохнул. Ему тоже
было не по себе.
— Твою мать… — не выдержал я. Голова у меня раскалывалась,
руки дрожали. Пистолет Облонкова лежал у меня в кармане пиджака. Свой же я
успел сунуть в кобуру. Но дело было не в оружии. Дело было в мальчике, который
стоял между нами. Если бы он был постарше или младше, возможно, я что-нибудь
придумал бы. Возможно, подождал бы, когда отец уговорит его уйти. Но он был в
возрасте моего сына. И я не знал, что предпринять, ничего не мог сделать. Этот
внезапно появившийся мальчик совершенно меня обезоружил.
Облонков, очевидно, расценил мое состояние как крайнюю
степень нетерпения. И испугался за своего сына, решив, что я могу использовать
мальчика для шантажа отца. Он подтолкнул его к двери.
— Уходи. Нам нужно поговорить.
— Нет.
— Уходи, — Облонков оттолкнул сына от себя. Оттолкнул с
такой силой, что мальчик едва не упал. — Убирайся! — закричал он. — Ты мне
здесь не нужен. Иди домой, я сейчас приду.
— Нет. — Мальчик глотал слезы, но не уходил. Очевидно, он
понимал все гораздо лучше нас, взрослых.
И я вдруг понял: если сейчас он уйдет, если отцу удастся его
прогнать, если мы останемся вдвоем на лестнице и после нашего разговора
Облонков не вернется домой, то я потеряю нечто очень ценное. Я утрачу веру в
людей и в самого себя. Стану таким же подлецом, как тот, кто стрелял в Семена
Алексеевича и украл деньги у моего погибшего друга. Я понял, что не должен
уподобляться тем выродкам, которые лишили моего Игоря денег на лечение.
— Подожди, — прохрипел я. — Подожди, не уходи, — я взял
мальчика за руку.
— Он ни при чем! — закричал Облонков, пытаясь оттолкнуть
меня от сына. — Он не виноват. Отпусти его, и я тебе все расскажу. Не трогай
ребенка.
Я оттолкнул Облонкова к стене и, наклонившись к мальчику,
спросил:
— Как тебя зовут?
Мальчик молчал, очевидно, не доверяя подозрительному
незнакомцу.
— Он ни при чем, — пробормотал Облонков. — Отпусти ребенка.
До этой секунды передо мной стоял враг, которого я ненавидел
и который имел мужество молчать. Но теперь я видел растерявшегося отца. Я снова
взял мальчика за руку. Потом достал пистолет Облонкова.
— Нет! — закричал тот, опять бросаясь ко мне. — Ради Бога,
не надо!
— Подожди! — крикнул я, отталкивая Облонкова. — Послушай
меня, мальчик, — сказал я, обращаясь к его сыну. — Моему сыну примерно столько
же лет, сколько тебе. И он тяжело болен. Я с огромным трудом собрал деньги на
его лечение, и вчера мой друг должен был их принести…
— Не надо. — Облонков не хотел, чтобы я рассказывал обо всем
его сыну. Но это был мой последний шанс. Я осознал, что не смогу ничего
сделать, пока этот мальчик стоит между нами.
— Мой друг должен был принести деньги, — повторил я. — Но
его убили и все деньги забрали. И теперь мне нечем оплатить операцию. А твой
отец знает, кто это сделал, и не говорит мне. Понимаешь?
Мальчик не понимал. Он не хотел ничего понимать. Он смотрел
на меня с яростью в глазах — такой взгляд бывает только у мальчишек и
фанатиков. Я понял, что проиграл, и выпустил руку его сына. Отец порывисто
привлек мальчика к себе. Я усмехнулся. В этот момент мне хотелось поменяться с
Облонковым местами. Пусть меня бьют по морде, пусть пинают ногами, пусть даже
стреляют в меня. Лишь бы мой Игорь был со мной и вот такими же глазами смотрел
на моего обидчика. Такие секунды дорого стоят. В такие секунды зарождается
духовная близость между отцом и сыном.
Я смотрел на них и чувствовал, что завидую им. Я невольно
сблизил их, теперь они лучше понимали друг друга, чем до сих пор. Вытащив из
пистолета обойму, я протянул оружие полковнику.
— Возьми.
Он не решался взять, словно чувствовал подвох.
— Ладно, поднимешь потом. — Я бросил пистолет на лестницу.
Облонков изменился в лице. Но он меня уже не интересовал. Я
посмотрел в глаза его сыну. В них была та же ненависть, но уже и любопытство.
— Из-за твоего отца, — сказал я, — мой сын… Впрочем, об этом
я уже говорил.
Я повернулся к лифту и нажал кнопку вызова. Облонков
по-прежнему прижимал к себе сына, словно не верил, что я ухожу. Я понимал, что
обязан остаться, понимал, что теряю свой последний шанс. Но я знал и другое.
Если сейчас сын с отцом не вернутся домой, я убью в этом ребенке веру в
справедливость, веру в чудо, веру в отца. А это гораздо хуже, чем убийство. Это
травма души человеческой, рана, которая не заживет никогда.
Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Я проиграл по
всем статьям. В тот момент, когда дверцы кабины открылись, я услышал за спиной
голос мальчика:
— Папа, он сказал правду?
Я шагнул в кабину. И в этот миг Облонков все понял. Осознал,
что, если я уйду, он остается один на один со своим сыном и с его вопросами. В
эту секунду он понял, что может потерять сына навсегда, потому что тот
перестанет верить отцу. И он крикнул мне в спину:
— Подожди!
Я повернулся к нему…
Эпизод двадцать третий
В субботу утром на дачу приехал Чупиков. В этот момент, во
сне, Резо снова сидел в шкафу, а убийца точно знал, где именно он прячется.
Внезапно проснувшись и услышав шаги во дворе, Резо потянулся к одежде, чтобы
вытащить пистолет, но оружия в кармане не оказалось. Резо вскочил с постели и
бросился к столу в надежде отыскать пистолет. Шаги приближались, и Резо начал
испытывать тот же панический страх, который овладел им в день, когда убийцы
ворвались в его квартиру. Чупиков был уже перед дверью, когда Резо вспомнил,
что положил пистолет под подушку. Он бросился к постели. В этот момент адвокат
отпер дверь и вошел в дом. Резо вытащил руку из-под подушки и утер испарину со
лба.
