— Я люблю тебя, — тихо шептала она, — я
всегда буду любить тебя… ведь я любила тебя и тогда, когда ты еще не родилась,
и сейчас, малышка, я тебя тоже люблю.
Она подняла глаза на мужа и увидела, что он тоже плачет, не
в силах справиться с собой. И, глядя на нее, Брэд только горестно качал
головой.
— Мне так жаль, — повторял он, — мне так
жаль…
— Я хочу назвать ее Грейс, — спокойно произнесла
Пилар. — Грейс Элизабет Колеман. — Элизабет — это в честь матери.
Почему-то ей казалось это правильным.
Брэд только кивнул в ответ. Он не мог вынести мысли о том,
что посреди веселого праздника на них вдруг обрушились похороны этой малышки.
Пилар долго сидела, держа дочь на руках и вглядываясь ей в
лицо, как бы желая навсегда запомнить его черты… навсегда быть уверенной в том,
что не забудет его никогда… никогда, до того дня, когда они, может быть,
встретятся на небесах… Потом наконец опять вошла медсестра, и они передали
малышку ей.
— Прощай, милый ангелочек, — произнесла Пилар,
снова целуя ее и чувствуя, как ее душа отрывается от сердца и наполняется такой
печалью, какую ей вряд ли удастся еще когда-нибудь изведать в жизни. Частица ее
самой будет похоронена вместе с ее ребенком.
Когда они вернулись наверх в палату, их ждала вторая
медсестра. Мальчика уже перенесли в палату Пилар, и он крепко спал в своей
кроватке. Медсестра, знавшая об их трагедии, с сочувственным видом помогла
Пилар улечься на кровать и протянула ей спящего малыша.
— Нет… только не… — покачала головой Пилар и попыталась
отстранить ребенка, но медсестра, проявляя настойчивость, положила малыша в
руки матери и отступила от кровати.
— Вы необходимы ему, миссис Колеман… и он вам
необходим… — С этими словами она покинула палату и оставила мальчика наедине со
своими родителями.
Они так долго и тяжело боролись за него, и теперь он вошел в
их жизнь, принеся с собой и радость и горе. В том, что его сестренка умерла,
его вины не было. И, держа его в руках, Пилар вдруг почувствовала, что на
сердце у нее потеплело. Он был такой теплый и тяжеленький и так не походил на
Грейс. Он был таким земным малышом… а она была похожа на крошечного ангела, на
тень малышки… слабую тень, промелькнувшую и призванную богом обратно на небеса…
Для них это был странный день — день радости и скорби, горя
и восторга, смешанного с печалью и разочарованием, они познали целое море
чувств, и это сблизило их еще больше. Приходила Нэнси и рыдала в объятиях
мачехи, не будучи в состоянии выразить словами своих чувств. Томми тоже не
удержался от слез, принося им свои соболезнования.
Оставшись одна, Пилар позвонила матери. И в первый раз в
жизни мать несказанно удивила ее. Она перестала быть Блистательным Доктором
Грэхем, она превратилась в бабушку малышки, которая так мало побыла в этом
мире, и в мать женщины, терзаемой глубокой скорбью, и они почти целый час
проговорили и проплакали. И у Пилар сердце сжалось от боли, когда мать
рассказала ей о том, что у нее был сын, умерший в грудном возрасте задолго до
того, как родилась Пилар.
— Ему было всего пять месяцев, когда его не стало. И я
после этого сильно изменилась. Я постоянно проклинала себя, мне казалось, что я
во всем виновата, что я была слишком увлечена работой, когда он родился, и не
уделяла ему достаточного внимания… Д. потом я снова забеременела, и это была
ты, и я никогда уже не могла осмелиться сблизиться с тобой. Я ужасно боялась,
что ты тоже можешь умереть. Я просто не могла себе позволить заботиться еще
хотя бы об одном существе… Пилар… дорогая… мне так жаль… — Мать всхлипывала, а
Пилар не могла сдержать рыданий. — Я надеюсь, ты понимаешь, как сильно я
тебя всегда любила… — Слезы мешали ей говорить, и Пилар, слушая ее, была просто
в шоке, потому что в первый раз за всё эти годы она слышала, как мать выражает
свои чувства.
— О, мамочка… я тоже люблю тебя… но почему ты никогда
мне ничего не говорила?
Мы с твоим отцом никогда не заговаривали об этом. У нас не
принято было рассуждать о чувствах. Мы не говорили о том, что причиняло боль.
Нам казалось, что это неудобно. Теперь, спустя годы, все выглядит совсем иначе.
Но тогда я молча несла свою боль, никому об этом не рассказывала, и в конце
концов я сумела смириться со своим горем. Мне это очень помогло, когда родилась
ты, и я обрадовалась, что ты — девочка. Все-таки ты отличалась от него… Мы дали
ему имя Эндрю, — тихо проговорила она, — и звали Энди… — Голос у
матери был такой грустный, что Пилар казалось, будто она говорит с незнакомой
женщиной — ранимой и глубоко несчастной. Ее мать прожила наедине со своим горем
почти пятьдесят лет, а Пилар никогда об этом даже не подозревала. Это признание
объясняло многое, и хотя оно слишком запоздало, но Пилар испытала облегчение,
выслушав эти грустные слова из уст матери.
— Это невозможно быстро забыть, — продолжала мать
свою исповедь. — Для этого должно пройти слишком много времени… гораздо
больше, чем ты можешь себе представить. И все равно все такие потери не
проходят бесследно. Ты будешь помнить об этом каждый день, Пилар, может быть,
конечно, забудешь ненадолго, но потом какое-нибудь событие, слово или вещь
обязательно напомнят тебе об этом. Но ты снова и снова должна будешь продолжать
жить с этим, день за днем, минуту за минутой… ради Брэда, ради самой себя… ради
твоего сынишки… Ты должна продолжать жить, и в конце концов боль ослабеет. Но
рубец от нее не заживет в твоем сердце никогда.
Нежно попрощавшись с матерью, Пилар положила трубку, и в
первый раз за всю жизнь она чувствовала, что смогла понять свою мать. Элизабет
предложила даже приехать на похороны малышки, но Пилар попросила ее не делать
этого. Теперь она понимала, как это будет тяжело для матери, сколько вызовет
горестных воспоминаний, и решила, что ей незачем снова переживать подобное. И
впервые Элизабет Грэхем не стала спорить с дочерью.
— Но если я тебе понадоблюсь, я буду у тебя через шесть
часов. Пожалуйста, помни об этом. Тебе стоит только набрать мой номер. Я люблю
тебя, — опять повторила она перед тем, как повесить трубку. Пилар
показалось, что она получила от матери дорогой подарок. Ей было лишь немного
обидно за то, что для этого должно было произойти такое большое несчастье.
Между тем их сын то просыпался, то засыпал снова, иногда
начинал плакать, и тогда кто-нибудь, Пилар или Брэд, брали его на руки. Он тут
же успокаивался, замолкал и вел себя так, как будто уже знал, кто они.
— Как же мы назовем его? — спросил Брэд в тот
вечер. Они дали имя дочери, но еще никак не назвали ее братика.
— Мне нравится имя Кристиан Эндрю. Как ты на это
смотришь? — грустно произнесла Пилар. Второе имя она хотела дать своему
ребенку в честь брата, о существовании которого узнала только сегодня. И она
пересказала Брэду разговор с матерью.
— Мне тоже нравится это имя, — кивнул Брэд,
удивленный и тронутый рассказом жены.
— Радости и печали всегда переплетаются в жизни,
правда? — спокойно сказала Пилар сидящему рядом Брэду. Он не хотел этой
ночью оставлять ее одну, хотя она и настаивала, что ему следует ехать домой.
Вид у него был хуже некуда. Но Брэд убедил ее, что ему лучше остаться, и
медсестра на всякий случай принесла складную кровать.
