– Офис завтра опечатывают. Будут продавать здание, – вздохнула Иришка. – Хотя сейчас продавать – это безумие. Кто ж его сейчас купит, ни у кого денег нет.
– Учредителям надо хоть что-то вынуть, – фыркнул Сашка Большаков. – А мы даже не получили нормальных отступных. При банкротстве они обязаны оплатить нам зарплату за полгода!
– Ага, только моя официальная зарплата – шесть тысяч рублей. Вот и считай сам, много ли мне перепадет, – возмутилась Иришка.
Я неловко развернулась, пытаясь вынести коробку из-за стола, но не удержала и уронила ее.
– Вот черт! – Я всплеснула руками и плюхнулась на пол. Все содержимое коробки рассыпалось по полу. – Черт, ну почему, а! Зачем иметь в стране банки, если они стабильно раз в десять лет накрываются медным тазом?
– Только не увлекись политикой. Не ищи ответов на два вопроса: «кто виноват?» и «что делать?». Особенно «кто виноват?». Это глупо и опасно, – заверил меня Сашка и помог собрать с пола фотки и книжки. – Сколько же у тебя тут ерунды.
– Вся моя жизнь, – всхлипнула я. – И что теперь делать? Что? Ведь платежи-то у всех приостановлены, как ты думаешь? Ты-то куда пойдешь работать?
– Я пока не знаю. Может, за границу подамся. Надо только курсы программистов закончить. Мишка, сисадмин наш, говорит, у него есть друг в Канаде…
– А ты? – Я перевела взгляд на Иришку. Та задумчиво теребила мою ручку, тоже из коробки. – Ты что будешь делать?
– Я пока дома посижу.
– Дома? С мамой? – удивилась я.
Иришка замотала головой:
– Не-а. Мы с моим заявление подали. У нас чудом дом сдать успели, буквально за неделю до разорения фирмы.
– Они тоже разорились? – удивилась я.
– А чего ты удивляешься. Сейчас все разоряются, кто работает на кредитах. Денег-то никто не дает. Только олигархам! На поддержку их бизнеса.
– Ну конечно, они-то не должны страдать! – горько усмехнулся Сашка. И жестом фокусника достал из-за пазухи бутылку коньяка.
– Я не буду, – категорически замахала руками Иришка. – У меня мой хочет ребенка. Так я теперь обещала и курить бросить. Прямо не знаю, как быть. Курить-то хочется страшно. А еще представляете, мы как в дом-то переехали, я заметила, что на меня соседи странно смотрят. Там соседей-то еще кот наплакал, а смотрят, как будто что-то сказать хотят. Особенно бабка одна, так и ходит вокруг меня кругами.
– Может, и правда, что-то сказать хочет? – предположила я.
– Ага. Хочет, но не может. В общем, я заколебалась на нее смотреть и как-то подошла и спросила напрямую – в чем дело? – Иришка уперла руки в боки и смешно наморщила нос.
– А она? – заинтересовался Сашка.
– А она и спрашивает – мол, ваш-то кем вам приходится.
– Ничего себе, какая наглость! – возмутилась я.
– Не то слово. Ну, я и говорю – муж. А что? Заявление мы подали. А она, прикинь, губы поджала и выдает: совсем обнаглели мужики. При родной жене в тот же дом любовницу заселить!
– Чего? – раскрыла рот я.
Даже Сашка как-то вперед подался.
– А то! Говорит, ваш муж в соседний подъезд беременную любовницу заселил!
– Ничего себе! – ахнули мы.
– Говорит, почитай что окна в окна к вам живут. Неужели не видели? Из третьего подъезда, светленькая такая, кажись, крашеная. У ней пузо – как арбуз, вот-вот родит. А он к ней кажный день ходит, таскает ей продукты, муж ваш. Вот мужики! – Иришка вошла в образ и живописно зашамкала губами.
– Так и что? Неужели правда?
– Конечно, правда, – засмеялась она. – И таскает, и ходит. Только не мой муж, а брат его. Близнец. Я сама чуть от смеха не лопнула, остановиться не могла. Это ж его брата жена там живет, беременная, как есть. Они ж похожи, как сволочи. Я сама их различаю не всегда! Вот такая карусель! А квартиры у нас действительно окна в окна!
– Вот мужики-то пошли, – важно кивнул Сашка.
Мы хохотали, словно психи, опрокидывая Сашкин коньяк. Это был наш последний день в фирме, и каждого дальше ждала своя дорога.
– Слушай, Надь, а у тебя че, дочка и правда беременна? – вдруг взял да и ляпнул Сашка. – А от кого?
– А тебе чего? Не лезь, и не зашибет! – возмутилась Иришка.
– Да брось, – вяло отмахнулась я. – Чего уж там. Она от какого-то знакомого сына… нашего знакомого. Кажется, Николаем зовут. Она о нем говорить не хочет.
– Какой кошмар! – воскликнула Иришка.
Я только кивнула и выпила еще стопку. Да уж, иначе не скажешь. Получается, все мои проблемы в последнее время – от Стаса. И мои собственные бессонные ночи, и все метания, и то, что он не звонит… И даже эта, совершенно уже дикая Никина история – тоже связана со Стасом. Если бы не Стас, если бы не его сын, не было бы никакого Николая, не было бы никаких двух полосок, и Ника бы сейчас не сидела дома бледная и заплаканная, а поступала бы в свой театральный. Или ВГИК. Или еще куда. Впрочем, возможно, это было неизбежно, кто знает. Может, у нас карма такая? А что?
Когда-то, много лет назад, а если быть точной, то именно восемнадцать лет назад, я тоже шла домой и совершенно не представляла, как скажу маме об этом. О том, что… что стану мамой. Это было и в самом деле ужасно, потому что мне было только семнадцать лет, и я собиралась поступать в институт. А Леонид, он был на втором курсе и не имел московской прописки.
Возможно, жизнь действительно ходит кругами, но я до сих пор помню, как на меня кричала тогда мама:
– Ты что, с ума сошла, семью позоришь! Шалава! Я так и думала, что от тебя будет только горе! И в кого ты только такая пошла! Ты же мне всю жизнь испоганила! Уйди, видеть тебя не могу!
– Мама, прости, я не хотела, – только и могла я тогда сказать.
Все вокруг было так беспросветно, и ничего нельзя было изменить. А то, что мой мальчик Леонид был совсем не против и даже рад и готов жениться – так это ровно ничего не меняло, с маминой точки зрения. Ее бы устроил только аборт, наверное. Но и срок был такой, что об аборте не было и речи, да и я не хотела его делать, мне казалось, что я и в самом деле люблю Леонида. А ему казалось, что он любит меня. И целых три долгих года мы с ним как-то пытались склеить ячейку общества в моей комнате, под мамины возмущенные крики и Никин детский плач. Интересно, получилось бы у нас что-то, если бы мама не выкинула Леню из нашего дома? Ленька был слаб, и спровоцировать его на скандал оказалось не так уж сложно. Помню, как он бился в истерике у нас в комнате, прижимая к груди какую-то книгу.
– Я не могу больше, не могу, не могу!
– А не можешь, нечего было втираться в приличную семью! – молниеносно реагировала мама из-за двери.
Однажды ей все-таки удалось добиться своего – Леонид поднял на нее руку. То есть во время очередного скандала, когда аргументы кончились вместе с терпением, он попытался высадить моей мамой наше массивное двойное окно. Дом на Таганке строили на века, без халтуры, так что мама осталась внутри зоны военных действий, а Леонид был изгнан из «рая» с помощью наряда районной милиции.
