– Дочь, если ты засиделась дома, – вдруг проявил понимание он, – я поговорю с Георгием Павловичем, может быть, он снова тебя возьмет.
– Только не это! – даже вскочила на месте я, представив себе на секунду, как я возвращаюсь в свою клинику, уже ненавистную мне, снова принимаю звонки, делаю кофе и печатаю двумя пальцами. Снова пылюсь в этой приемной, без дела и без удовольствия. Жду у моря погоды. Нет, так в моей жизни ничего и никогда не поменяется.
– Ну, хочешь, я устрою тебя к нам, в Бурденко. Там, правда, это не так просто. Но я попробую, – решительно сказал отец, поднимаясь с места. Я вдруг испугалась, что сейчас опять я не сумею, не смогу объяснить, что именно я хочу и почему он, папа, ничем и никак не может мне помочь. И он опять ничего не услышит и все решит за меня, а я потом буду сидеть и лить слезы. Нет, хватит с меня слез.
– Я не хочу в Бурденко. Я не хочу, чтобы ты меня вообще куда-то устраивал. Я хочу просто заняться своей жизнью. Сама. Понимаешь?
– Нет, – честно ответил он. – Что это значит? Что ты подразумеваешь?
– Я хочу подумать о том, что я буду делать дальше. Сама. Хорошо?
– Да я разве на тебя давлю? – удивился отец.
Я усмехнулась. Нет, конечно, на меня никто не давит, никогда. Этого и не требуется. Я и так всегда ломаюсь с первого же дуновения ветра.
– Пап, ты просто пойми. Я должна хоть раз сделать что-то сама.
– Да пожалуйста, – обиженно всплеснул руками он. – Кто тебе мешает. Хочешь пойти на работу? Куда? Официанткой? Разносчиком пиццы?
– У меня есть диплом. Я что-то придумаю, – возмутилась я. – При чем тут пицца!
– Ты думаешь, это так легко – что-то найти? Ты же у нас домашняя девочка, ты ничего не знаешь ни о чем!
– Вот именно. Я ничего не знаю ни о чем. И если так будет продолжаться, то никогда ничего и не узнаю. Что тут такого? Я хочу сама решить, чем мне заниматься. Я не хочу работать секретарями в этих клиниках! Я хочу чем-то стать! Что тут плохого, папа? – кричала я, но папа, кажется, меня не слышал.
– Ты что, не понимаешь, что ты просто не сможешь сама справиться? Ты же сидишь дома на мои деньги, и так всегда и было. Если бы у тебя был нормальный муж! Но я за тебя отвечаю! – извергался он. – Хочешь самостоятельности? Да ты же и дня не продержишься. Вот скажи, куда ты хочешь идти? Хоть приблизительно? Я же волнуюсь!
– Я не знаю. Я хочу просто подумать. Сама.
– Имей в виду, если ты будешь что-то такое делать… что я не одобрю, я перестану тебя содержать!
– Ну и ладно! – закричала я. – Давай и ты меня брось. Может, мне от этого даже легче станет!
– Неблагодарная! Я же только хочу, чтобы ты ни о чем не беспокоилась. Все устраиваю, всю жизнь только об этом и думаю.
– А не надо мне ничего устраивать, – выкрикнула я и убежала к себе в комнату. Честно говоря, к такой реакции, к такому скандалу я готова вообще не была. Что за ерунда? Что такого я сказала? Почему это он взъелся? Я сидела на диване и не знала, куда себя девать. Рядом со мной спала Соня безмятежным детским сном, не ведая ни проблем, ни волнений. Тут в комнату заглянула мама. Взгляд у нее был такой – примирительный.
– Ну, как ты? – спросила она, старательно разглаживая покрывало на кроватке Вениамина. Просто так, чтобы было куда деть руки.
– В полном порядке, – буркнула я.
– И какая тебя муха укусила? – с улыбкой пожала плечами она.
– Не знаю.
– Ты хочешь на работу? А на какую? Чего ты сейчас скандал-то устраиваешь? Папа-то тут при чем? Он же просто о тебе заботится. Хочет, чтобы ты ни в чем не нуждалась, чтобы тебя никто не обидел.
– Ты права, – согласилась я, отдышавшись. Слезы, хоть и обильные, злые, кончились быстро. – Но меня все же обидели. И папа ничего не сделал. И не мог.
– Ты о Денисе?
– Я обо всем. Я просто неудачница. У меня все плохо. И не надо меня защищать. Все равно не помогает.
– Хорошо. Допустим, ты права. И что ты собираешься делать? – Мама села рядом и ласково потрепала меня по волосам. – Хоть что-то реальное?
– Я не знаю, правда. Я только знаю, что так, как есть, я больше не могу.
– Может, забрать у тебя Вениамина? Может, ты просто устала, тебе куда-то съездить? Хочешь в Сочи? На море покупаешься, в себя придешь?
– Нет, мам, ты не понимаешь? – чуть снова не расплакалась я. – Какое море? Я разве на него заработала? Я разве что-то умею? Я ничего не могу, совершенно бесполезный кусок мяса. Весьма, кстати, перекормленный.
– Что ты говоришь! – возмутилась мама.
– Только не говори мне, что я красавица, – отмахнулась я.
– Знаешь что. У тебя просто депрессия. Это точно, я все поняла. Мы справимся, не волнуйся. Тебе надо показаться врачу.
– Не надо мне к врачу! – снова сорвалась я. – Все, оставьте меня просто в покое. Оставьте в покое! Пожалуйста!
– Ладно, ухожу. Ты поспи, детка. Попробуй уснуть.
– Я не детка! Мне двадцать шесть лет.
– Конечно, ты уже взрослая. Все правильно. Поспи. – Мама выскользнула из комнаты, оставив меня кусать губы и думать, что же произошло. И что, в самом деле, на меня нашло, что с моим настроением? Впрочем, я действительно устала, сильно перенервничала и теперь, закрыв глаза, моментально провалилась в пустой и ненадежный дневной сон, без сновидений и грез, без пустых мечтаний о манне небесной, как это обычно бывало со мной. И все равно последней посетившей мой перегревшийся мозг была мысль, что я буду не я, если теперь все не переменю в моей скучной и унылой жизни. Все равно никто в меня не верит, включая и саму меня. Никто меня не любит, кроме разве что Сони. Но она пока еще ангел, а я уверена, что когда она вырастет, то тоже быстренько смекнет, что ее мама гроша ломаного не стоит. Так зачем я медлю – надо же что-то делать! И пусть мне будет хуже, но сидеть и смотреть в окно, ожидая, когда кто-то придет и испортит мою жизнь, я не стану. Теперь, пожалуй, я испорчу ее себе сама.
Часть вторая
Пусть мне будет хуже!
Глава 1
На ловца и зверь
Почему же, в самом деле, никогда не удается быть хорошей сразу для всех? Вот что бы было, если бы я, скажем, попыталась угодить одновременно маме, папе, Нине и Людмиле? Думаете, я не пыталась? А еще моему бывшему начальству в лице папиного хорошего знакомого, Денису, маме Дениса, соседке сверху, соседу снизу, девушке в красной кофточке с ребенком того же возраста, что и моя Соня. Я выслушивала ее бесконечные бессмысленные разговоры о ценах, о подорожании буханки хлеба на двадцать копеек у нас и на тридцать у них, в Самаре, где у нее родня. Я слушала, хотя мне хотелось завизжать и заткнуть ей чем-нибудь рот, чтобы хоть минутку посидеть на площадке в тишине. Но у нас детки так хорошо играли, что мне, сложно потерпеть, что ли? И в итоге, спрашивается, угодила ли я хоть кому-нибудь? Думаю, если бы провести социологический опрос людей, которые имеют какие-то пересечения со мной, все они в один голос скажут, что я несобранная, скучная, несимпатичная (или малосимпатичная, как вариант «лайт»). Тогда возникает вопрос, тот самый вопрос, который мне часто задает Людмилка.
