– А когда он…
– Этого никто сказать не может, – довольно резко ответила она, уже жалея, что пошла на этот разговор. Ох уж эти родственники, вечно прилипнут, как банные листы, не отмажешься. – И что вы вообще ждете, что я вам назову день и час, когда вы с ним сможете снова в лапту играть?
– Почему в лапту? – опешил он.
– А почему бы и нет? Я вообще не знаю, будет ли он когда-нибудь во что-то играть. Чего вы от врачей-то хотите? – раздраженно ответила она.
Тот факт, что пациент Светлов вообще жив, был удивительным, и Жанну поражало, почему этот холеный господин не может отдать должное этому явлению.
– Извините, – отвел глаза и огорчился Александр Евгеньевич. Белая Королева злилась, откуда уж ему знать, почему.
– Ничего, – смягчилась Жанна. Она понимала, что нехорошо срываться на этом приятном господине в сером пиджаке, но что поделаешь.
Настроение было ни к черту. Утром, прямо перед уходом на работу, ей позвонил Ёжик и чужим голосом сказал, что сегодня вечером заберет остаток своих вещей. И теперь Жанна злилась и мучительно думала, что, может, не стоило проводить эту дурацкую проверочку. И был бы у нее неплохой, в общем-то, Ёжик. Что она, в конце концов, не может себе этого позволить? Сейчас зарплату врачам подняли, в конце концов. Другие же заводят собачек, кошечек? А она бы Ёжика завела. Кормила бы его молоком из блюдечка. Приучала бы к месту. Ладно, хватит ерничать, надо работать. Родственники вон ждут, в серых пиджаках. Шансы – какие уж тут шансы, так и будет лежать ваш Светлов, может быть, много лет.
– Я просто… это так ужасно. Хочется понять, что с ним будет. А вы, простите, будете нашим врачом… постоянно?
– Да, я ваш лечащий врач. Я проводила операцию, так что, если есть какие-то вопросы, я вам отвечу, только не сейчас. После обхода можете подойти в ординаторскую. Ладно? – Она устало провела рукой по лбу, откидывая волосы.
У нее было удивительно приятное лицо, доброе и какое-то все понимающее, хоть она и пыталась делать из себя буку, подметил Александр. Может быть, у всех врачей лицо такое? По крайней мере, у тех, которые спасают жизни. Подумать только – операцию, этими вот тонкими нервными пальцами, этими руками?
– Но у него есть хоть какие-то положительные сдвиги? Надежда?
– Если будет что-то важное, я вас обязательно извещу, – пообещала она и вышла из палаты. На все про все ушло не больше пяти минут, но душа у Александра Евгеньевича как-то вдруг успокоилась. И он подумал, что раз Паша находится в совершенно правильных и надежных руках, то все будет хорошо, по крайней мере, надо на это надеяться.
И Александр Евгеньевич, который еще несколько минут назад места себе не находил, пытаясь придумать предлог, чтобы сбежать отсюда, и одновременно за это же винил себя, теперь остался в палате, на неудобном стуле, обитом дерматином, сидел, подпирая ладонями подбородок. Он смотрел на своего брата Павла, на трубки, которые тянулись и жутковатым образом проникали в его тело, на то, как мерно поднимается и опускается его грудь, и ни о чем не думал. Даже если бы он и попытался, то мысли скакали, не давая сосредоточиться на чем-то одном, а если и останавливались на секунды, то только для того, чтобы Александр Евгеньевич снова вспомнил, что брат его теперь лежит тут, перед ним, и что от подобного не застрахован никто.
Утверждение 7
Бывает, мне хочется подурачиться, как маленькой
(____баллов)
На похоронах Ника смотрелась великолепно. Все, кто был там, а было там, поверьте, народу просто немерено, неизменно отмечали, как великолепно и к месту была одета и вообще как соответственно ситуации вела себя степановская вдова. В воскресенье Нике привезли несколько черных платьев на выбор, одно из которых – из тонкого струящегося шелка – шло ей невероятно. К нему Ника подобрала шляпку с короткой сетчатой вуалью, которая оттеняла глаза, но оставляла открытыми ее пухлые уста, а красный блеск от «Шанель» с эффектом влажных губ выделил и подчеркнул их красоту.
– И откуда они их только берут, из кино вырезают? – спросил кто-то из толпы, глядя, как она, печальная, но сдерживающая свое горе, шла по Ваганьковскому кладбищу мимо мемориалов Высоцкого и деревянного креста Абдулова. Там же, на Ваганьковском, хоронили нормальных пацанов в девяностые. Лидия, Пашкина жена, как-то рассказывала, что вся главная «аллея славы» на этом кладбище в свое время просто пестрела огромными, яркими, явно стоившими огромных денег, памятниками.
– Что, так много было убито? – ахала Ника, невероятно далекая от новейшей истории России.
– Ты даже не представляешь себе, – вздохнула тогда Лида. – И все как один молодые парни, красивые, им бы жить да жить. Страшные годы.
– Так куда же эти памятники делись?
– А ты считаешь нормальным, чтобы бандитов хоронили вот так – в самом центре Ваганькова? Рядом с дирижером Локтевым? Неподалеку от поэта Есенина? – засмеялась Лида. – Нет, их запихнули подальше, хоть и не смогли полностью выселить. Знаешь, это вопрос престижа.
– В смысле? – не поняла Ника.
– А я тоже не знаю, в каком смысле. Может, они на том свете встречаются и общаются. Ты, мол, где лежишь? На Митинском? В Бутове? Ну, ты и лох. Все нормальные пацаны – только на Ваганькове.
– Бр-р-р-р, – охнула тогда Ника, а теперь вот, выходит, и она стоит на Ваганьковской земле, в храме на отпевании, а потом в колумбарий к могиле. Что ж, такова жизнь! От этих мыслей Ника реально всхлипнула и прижала к глазам белоснежный платок.
– Ну-ну, ты уж потерпи. Мы с тобой, – сочувственно пожал ее руку Русланов – самый серьезный из всех серьезных людей, с которыми работал Степанов.
Ника даже удивилась, что он нашел время прийти на похороны. Кто такой Степанов рядом с ним? Однако Русланов был тут. Рядом с ней стояли и другие степановские деловые партнеры, так сказать, руководство: Маркарян, Свитский, Лемешев – все прекрасно и со вкусом одеты, от прежних времен разве что можно поискать наколки в разных местах необъятных тел. И в манерах немного осталось, в дерганости какой-то, что ли. Стояли и вздыхали, и утешали несчастную вдову, поглядывая втихаря на швейцарские часы. Мол, сколько же можно отпевать, пора и честь знать. Нике стоять было тяжело. Истерика, которая трясла ее все выходные, стала понемногу стихать, но на ее место пришла усталость. И эмоции, бившие через край, начали спадать. К тому же из-за обильных возлияний, коим она по такому случаю предавалась без зазрения совести, организм выдал положенную и совершенно ожидаемую в таких случаях реакцию. И в понедельник с утра Нике было очень плохо, плохо прежде всего физически. На место мыслей о неожиданно покойном муже пришла головная боль, тряска рук и прочая абстиненция, от которой голова вообще переставала варить. Хотелось поехать в СПА, отдаться в руки массажистов, полежать в бане, наконец. Но вместо этого на повестке дня были похороны и поминки. Ника понимала, что это такое же важное событие (если не важнее), как именины или годовщина свадьбы, поэтому стояла и горевала как положено.
