Глава пятая,
в которой все меняется к лучшему, за исключением бабули
Я же женился на тебе, что еще я должен делать по дому?
«Мужчины о любви»
Отношения – это всегда какая-то дребедень и взаимное недопонимание в рамках завышенных ожиданий и заниженных возможностей. Но все-таки хорошо, когда они есть. Отношения, я имею в виду. Потому что у нас с Сергеем долгое время были не отношения, а вообще черт знает что. У меня с ним была Большая Любовь со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть бессонными ночами, слезами у Катерининого плеча, придуманными поводами для звонков, когда я с замиранием сердца ждала, возьмет он трубку или нет, а потом срывающимся голосом спрашивала:
– Ты извини, я тебя не отрываю от чего-то важного?
– Нет, детка, нет. Все в порядке, – отвечал он равнодушным голосом. – Я на работе. Что случилось?
– Ты знаешь, я хотела узнать, – по возможности беззаботно говорила я, а дальше следовала какая-нибудь хрень, которую я долго и мучительно выдумывала под Катеринины смешки. – Я хотела уточнить, какую модель компьютера стоит сейчас покупать.
– Ты хочешь купить компьютер? – удивлялся он, потому что прекрасно знал, что у меня денежных средств не то что на покупку компьютера – на покупку колготок лишних не случается. И никакой дополнительной денежной эмиссии со стороны родных и близких не предполагалось. Но за спрос-то денег не берут! А у Сергея была фирма – компьютерная. И он в этом разбирался. И долго мне потом объяснял, что «Celeron» брать ни в коем случае нельзя, а «пень» – как раз бери смело, только они дороже. И вообще, может, лучше взять ноутбук.
– Ты считаешь? – я слушала его с восторгом и думала: какой же он у меня умный. Ключевое слово – у меня.
– А вообще, когда соберешься, ты мне звони. Я съезжу с тобой, а то ты точно какой-нибудь чемодан купишь вместо прибора.
– Это ты прав, – соглашалась я. Если бы было можно, я бы покупала компьютер каждый день, но, к сожалению, эта отмазка работала раз, ну два. А дальше придумывалось что-то еще. Потому что, и это надо с грустью признать, сам он звонил мне редко. И (тоже с грустью признаю) частенько не совсем трезвый. Или не совсем в хорошем настроении. Если кто-то его завел. Или он с мамой поругался. К счастью, со своей крутой банковской мамой он ругался достаточно часто. А потом звонил мне. И все-таки этого было, конечно же, недостаточно, чтобы считать, что у нас есть Отношения. По большому счету, хоть мы и спали вместе и даже однажды ездили в пансионат где-то под Завидово, а все же у меня не было никакой уверенности, что я у него – единственная. И что он реально считает меня своей девушкой.
– Он что, тебе изменяет? – ужаснулась Катерина, когда, уже захлебываясь ревностью и муками, я все-таки поделилась своими подозрениями с ней. – И ты что, это терпишь?
– Я не знаю. Я не уверена. Просто он мне не звонил уже две недели, а когда я ему звонила, он, кажется, сбрасывал мой номер, – рыдала я.
– Ты должна это прекратить! – решила Катерина, но я взвыла так, что она только рукой махнула. Честно признаюсь, не знаю, что бы я делала тогда, если бы не она. Я проводила практически все свободное время у нее, на первом этаже, стараясь как можно реже сталкиваться дома с мамой. Пусть уж хоть как-то выдохнет, верно? Я была как раненый зверь, которому надо отлежаться в густой траве, поесть правильной травки. Которому нужно время. И трудно отвечать на вопрос: «Когда ты думаешь браться за ум?» С появлением мобильника мне не надо было сидеть дома и ждать звонка у аппарата с длинным серым проводом, уходящим под плинтус. Свободу попугаям! Я сидела у Катерины, смотрела, как она бродит по Интернету, слушала ее бесконечные сплетни о бесконечном числе подруг, знакомых, родственников, знакомых родственников – Катерина любила поболтать, я же говорить могла с трудом и только о Сергее, так что молчала и слушала. И ждала звонка. Потом начался второй курс, он дошел до середины, но практически ничего не изменилось. И если бы не редкие, но вполне регулярные появления Сергея в моей жизни и в моей постели, я бы смело могла сказать, что он ко мне охладел. Но он все-таки появлялся, уж не знаю почему и зачем. Через столько времени даже я уже начала подозревать, что не очень-то он меня и любит. И все же… Я ничего не могла с собой поделать. Наверное, любовь – все-таки болезнь. И очень трудно излечимая при этом.
Зимой, на втором курсе, практически сразу после Нового года, умерла бабушка. Инсульт. Мама приехала, когда было уже поздно. Бабушка лежала на диване и смотрела на свою собственную фотографию в молодости пустым, стеклянным взглядом.
– Если бы я приехала на пару часов раньше! – всхлипывала мама, рассказывая мне об этом.
– Ты бы ничего не смогла сделать, – успокоила ее я. Никогда не думала, что мама будет так переживать, особенно если учесть, что она бабушку не слишком-то сильно любила.
– Говорят, при инсульте самое важное – успеть сразу какие-то препараты вколоть. Тогда еще есть шанс.
– Ей было восемьдесят девять лет. Какие шансы? – с чисто мужской циничностью встрял папа. Но мы с мамой хором посмотрели на него взглядом «как ты можешь, ты – сын, называется!» и хором зарыдали. Мне-то вообще в то время, чтобы зарыдать, достаточно было сказать: «Маленький несчастный котенок». Или даже просто грустно на меня посмотреть. А мама распереживалась.
– Она всегда была ко мне добра! – всхлипнула она и добавила: – Надо похоронить хоть по-людски!
– А чего ж, конечно, – осмотрительно закивал папа. Я же, немного погодя, когда мать успокоилась и уснула, а отец пошел делиться горем к «стекляшке», залезла в маленький чуланчик, какие только в наших старых пятиэтажках и бывают, набрала номер Сергея и вздохнула. Да, даже в этот момент единственное, до чего я додумалась, – это позвонить ему.
– Плюшечка? – устало и сонно ответил он, хотя на дворе был ясный день.
– Сереж, у меня бабушка умерла, – сказала я и горько разревелась.
– Мне так жаль, – проникся сочувствием он и, к моей вящей радости (если будет уместно употребить это слово в прилагаемых обстоятельствах), приехал тут же, то есть минут через сорок по пробкам, чтобы меня утешать. Сейчас, по прошествии всех этих лет и событий, думаю: как же это могло быть, чтобы я была такой дурой? А вот была, поди ж ты. И когда он меня утешал, я искренне верила, что это значит, что я ему небезразлична. Ведь примчался же! Ведь не сказал, что занят, зайдите на недельке. Или оставьте записку у секретаря. И даже поехал со мной на похороны, хоть это и означало, что его увидит моя мама. И папа попробует с ним выпить за упокой бабушкиной души. А он, Сергей, будет вести себя мудро и воспитанно и не станет замечать, что папа с самого утра был не на твердых ногах.
– Пусть земля ей будет пухом, – даже сказал он, отчего мама моя прослезилась и в коридорах прижала меня к стене и сказала:
– А он не так уж и плох, оказывается, держись за него.
– Я держусь, – кивнула я. Хотя было бы правильнее сказать, что я в него вцепилась. И тем не менее именно после бабушкиных похорон наши так называемые отношения сдвинулись с мертвой точки. Он зашел ко мне домой и пробыл там достаточно долго, хоть я и боялась до ужаса этого момента – когда он увидит мой дом. Сравнения он не выдерживал никакого, особенно с Ляпидевского. Особенно с бархатными тяжелыми портьерами, которые до Ляпидевского я видела только в кино о дворянской жизни.
