Я решила, что уже хватит довольствоваться Интернетом, и поэтому вышла в люди. Решение это было продиктовано осознанной необходимостью. Мне было мало случайных анкет от случайных юзеров. Мне, как воздуха, не хватало живого контакта. Я хотела получить возможность составлять собственное впечатление о респондентах. Поскольку с гениями в стране явно случилась напряженка, то я решила покамест решать смежные задачи и составлять личностные прогнозы и рекомендации по наиболее интересным людям. А чтобы таковые хоть иногда случались среди множества похожих друг на друга графиков, я отправилась на Арбат.
– Привет, господа. Есть дело на сто рублей, – я не стала долго крутить вокруг да около, а высказалась напрямую.
– Сто рублей? – презрительно скривился один пожилой портретист с несколько пропитым лицом. – Да за эти деньги я даже со стула не встану.
– А если выпить? – не отступилась я. По лицу портретиста пробежала тень.
– Отчего ж не выпить с хорошим человеком. Чего делать-то?
– Отвечать на вопросы, – успокоила его я. На этом он свернул свой мольберт и отправился со мной в ближайший кабак, который, по его словам, «заслуживал доверия». Мы провели с ним в кабаке около полутора часов, из которых всего минут тридцать он молниеносными твердыми мазками выставлял цифры около вопросов и выбирал варианты ответов. Да, это были другие ответы. Он не задумывался ни на минуту, не колебался, не останавливался и не стеснялся откровенных вопросов.
– Когда я в первый раз мастурбировал? – единственный раз остановился он. – Да разве ж упомнишь? Ну, никак не позже пяти лет.
– Отлично, – улыбнулась я. На самом деле этот вопрос определял степень зависимости человека от мнения общества, от общественных догм. Обычно люди либо старались вообще сделать вид, что слышат это слово впервые, либо уж, по крайней мере, пытались показать, что занимаются этим крайне редко и только с траурным выражением лица. Из чистой необходимости.
– И чего теперь с этим будет? – поинтересовался художник.
– Исследую особенности личности талантливых людей, – без зазрения совести соврала я. Художник покраснел и долго рассказывал мне о своей тяжелой жизни. Я слушала с профессиональной вовлеченностью, жалея, что не прикупила для такого случая микрофон. Но кто ж знал, кто ж знал.
– И что, могут тебе Нобелевскую премию дать? – под конец уточнил он.
– Да как пить дать! – подтвердила я. Насчет «пить дать» он оценил и немедленно привел еще с десяток респондентов, которые сразу после массового тестирования принялись выпивать, отмечая мой грядущий успех. В итоге я оказалась хозяйкой сразу нескольких интереснейших источников для анализа и к тому же прекрасно провела время. Я еще несколько раз появлялась на Арбате. Однажды путем применения примерно тех же аргументов, что и с художниками, я уговорила на тестировку группу неопрятного вида молодых людей, скучившихся вокруг поющего гнусным голосом ансамбля. Музыкантов мы тоже напоили и протестировали.
Результаты впечатляли. Оказалось, что всякий диссидентствующий элемент стоит несоизмеримо ближе к моему «коридору гения», чем, скажем, среднестатистический системный администратор, коих я протестировала великое множество. Конечно, и для меня самой не являлось тайной, что талант – состояние на самом деле пограничное. И что от таланта до подзаборного забулдыги недалеко. Однако одно дело – простая аналогия и совсем другое дело – почти полное совпадение графического коридора.
– Слушай, может, я написала вовсе не «коридор гения», а «коридор безумства»? А что, может, я создала новый способ диагностики латентных психических нарушений? – спросила я у Гриши, обгрызая колпачок шариковой ручки. Гриша улыбнулся.
– Не надо спешить. Перейти в область психоза ты всегда успеешь. Скажи, неужели они совпали вот по всем выведенным тобой параметрам?
– Нет, конечно, – призналась я. – Они все как один социально неадаптивные, гиперчувствительные и не уверенные в себе. Кроме того, амбициозность то сверх меры, то почти на нуле. Но остальное! Остальное!
– Вот! – поднял он вверх указательный палец. – Значит, есть еще над чем работать. Надо еще где-то искать.
– Ага, ветра в поле, – фыркнула я.
– Скажи, а где твоя машина? – неожиданно, как всегда, спросил он меня.
– Машина?
– Да! – уставился на меня он. – Твоя «Фобия», где она?
– Я отдала ее подружке. На время, – выкрутилась я. Но глаза на всякий случай отвела. – Ей надо за город ездить, а мне она сейчас все равно не нужна.
– Значит, ты отдала ее подружке. – Он пристально посмотрел на меня. Я стиснула зубы. Какое его дело, черт побери, что я сделала с собственной машиной!
– Ага! И что?
– Ничего, – пожал плечами он. И сделал вид, что ничего не случилось. Я не стала ему мешать. Честно говоря, я бы, может, и рассказала ему, как именно обстояли дела на момент совершения сделки с моей «Фобией». Как мне не на что было войти в метро. Но почему-то я была уверена, что Гриша не относится к той категории людей, которые способны умилиться от подобной душещипательности. Скорее уж он спросил бы, почему я в таком случае до сих пор не поменяла квартиру на меньшую и в районе похуже. Так что пусть уж он ничего не знает и продолжает приносить мне тирольские пироги и дорогое белое вино к рыбе. Потому что он считает, что раз уж я люблю выпить, то не стоит выбирать водку среди прекрасных напитков.
В общем, жизнь текла. Причем еще никогда в ней я не чувствовала себя так хорошо. Да, я тратила больше, чем получала. Вернее, я же вообще ничего не получала. Только тратила. Всех дивидендов за эти месяцы у меня было – одна картина маслом с изображением каких-то лютиков-цветочков на красивом изумрудном фоне. От благодарных арбатских живописцев. Вернее, от одного конкретного живописца, которому я сказала, что от этой картины исходит какая-то безумная энергия. Он побелел (может, и не от моих слов, а от выпитого) и пробормотал что-то невнятное. После чего снял картину с гвоздя на стенде и сунул ее мне.
– В чем дело? – недоумевала я.
– Я нарисовал ее в день, когда у меня родился сын, – пояснил мне он. И попросил повесить ее на самом лучшем месте в доме. Что я и сделала. Повесила эти чудные цветы прямо над кроватью. И смотрела на них, смотрела. По утрам и вечерам. Перед тем как прижаться к подушке – Григориеву плечу или поднять голову с его плеча. Да, я о нем мечтала. Дни текли, наполненные важным, но пока не четким смыслом. И я была бы согласна вообще ничего не менять. Но перемены иногда приходят к нам сами. И совсем не тогда и не те, к которым мы готовы. Однажды вечером я спокойно уснула в своей уютной кровати под своей любимой картиной. А проснулась в три часа ночи от странного запаха.
– Черт, что такое?! – вскрикнула я, понимая, что если бы не моя дурацкая привычка оставлять открытым на ночь окно, я бы уже давно могла задохнуться. Вся комната была пропитана запахом какого-то едкого дыма. Я испугалась и закричала, но тут же закашлялась. Воздуха было слишком мало, если высчитывать пропорционально дыму. Я ткнула в выключатель, чтобы зажечь свет, но лампа вспыхнула на секунду, после чего замигала, заискрила и вдруг взорвалась, окатив меня волной разлетающегося стекла. Меня охватил ужас. Кажется, прямо в этот момент у меня в квартире горела электропроводка. В панике выключив все мыслимые и немыслимые выключатели, я настежь распахнула окно и принялась жадно глотать чистый холодный воздух. Я жила на шестом этаже, поэтому о том, чтобы выпрыгнуть из окна, не было и речи. Поэтому я стояла босиком около него и судорожно пыталась сообразить, что именно я могла оставить включенным, чтобы добиться такого непередаваемого эффекта.
