– И что теперь, дочка? Ты даже живешь в другом государстве, а я, чтобы к тебе приехать, должна пересекать границу! – возмущалась мама. – Это того стоило? У нас в Украине сейчас молодежь живет не хуже вашего. Вот если бы ты закончила все-таки киевский университет, то сейчас бы уже получала две с половиной тысячи гривен.
– Мама, не начинай. Все равно уже ничего не исправишь.
– Это точно, – вздыхала мамочка. У наших знакомых и друзей имелись дети, братья, сестры, опять же внуки. У моих родителей была только я. И я у них была непутевая. Когда я думала о том, что мне надо звонить маме, мне хотелось остаться в больнице навсегда. Ни за что не отвечать, ничего не решать, получать трехразовое питание и смотреть «Кармелиту» с другими больными. Но только не выходить на улицу вот так, без единого ответа на вопросы. Но государство не планировало решать мои проблемы таким способом, и в один прекрасный день я оказалась на пороге больницы, в которую не помню как меня привезли. У меня в сумочке лежал давно отключенный за недокорм деньгами мобильник, паспорт, страховка и кошелек с кредиткой, которой только и оставалось, что размазывать кокаин по столу, как это делают в фильмах. Денег на кредитке не было.
– Ну ты хороша, мать! – восхитилась Жанна, которая приехала меня встречать на симпатичной, хоть и явно немолодой машинке «Вольво».
– Какая у тебя машинка хорошенькая, – восхитилась я.
– Моя ласточка! – с нежностью прошептала она, погладив боковое зеркальце. – Садись.
– Спасибо тебе. Спасибо, что приехала, – искренне сказала я, стараясь не расплакаться. От слабости моей и от идиотизма самого положения глаза у меня все время были на мокром месте. А Жаннины внимание и забота казались мне странными, ведь не каждый же день встречаешь человека, который после двух недель совместного лежания в больнице проникается такими дружескими чувствами.
– Еще бы я не приехала. Я просто горю нетерпением познакомить тебя с моими мальчиками, – усмехнулась она. Да, даже за две недели я могла бы уже понять, что Жанна не из тех людей, кто делает что-то просто так. Тем лучше. Это даже спокойнее для меня. Не надо чувствовать себя слишком уж обязанной. Так что первый вопрос – куда пойти после больницы – решился, так сказать, сам собой. И хотя я чувствовала себя весьма странно, пересекая порог совершенно чужого дома, все же это было лучше, чем бродить по городу с чемоданами без копейки денег.
– Проходи, раздевайся, – гостеприимно пропустила меня вперед Жанна, открывая ключом вторую дверь в квартиру. Я стояла в тамбуре, ощущала носом острый собачий запах и начала сильно нервничать при мысли о двух злых псах за дверью. – Только не бойся.
– Не бояться?
– Не бойся, потому что собачки трусишку сразу почувствуют. И сразу сядут на голову. Так что лучше ты сразу им покажи, что ты сильнее.
– Сильнее? – оробела я, потому что из коридора Жанниной двушки в пятиэтажке на проспекте Жукова на нас вылетели два черных коня с вытянутыми мордами и принялись радостно скакать вокруг хозяйки. То, что эти кони и есть собаки, верилось не сразу. Огромные, блестящие, с длинными ногами моделей… не псы, а пегасы. Хотя, когда одна из них внезапно перестала отплясывать встречальный танец и подошла ко мне, я окончательно поняла, что это собака. И собака большая. И опасная. И как ей показать, что я сильнее, я не знаю, ибо по всем видимым приметам, особенно после больницы, сильнее явно была она – собака. И у нее были такие зубы! Я могла рассмотреть, пока она на меня рычала.
– А это наш Васька! – как ни в чем не бывало представила его мне Жанна. – Василий Алибабаевич, свои. Это наша Марго. Прошу любить и жаловать.
– Да, в самом деле? – словно спросил этот Васька… нет, все-таки Василий Алибабаевич, и прикрыл пасть. Я чувствовала, что мы с ним еще не на такой короткой ноге, чтобы я называла его запросто, без отчества. Вот с Доцентом все прошло как-то попроще. Все-таки интеллигенция. Он подошел, обнюхал меня (я стояла как парализованная), посмотрел уточняюще на Жанку, мол, уверена, что свои? А то, может, того? На мелкие кусочки? Нет? Ну, как скажешь. И он ушел вдаль, показывая всем видом, что тратить время на пустое общение он не станет.
– Так, теперь располагайся, хочешь, можешь принять душ, только осторожнее – у меня там краны текут. Горячая вода, если перекрутить, ливанет под полным давлением. Закрывай осторожнее.
– Хорошо, – кивнула я, стараясь не делать резких движений, проходя мимо Василия Алибабаевича.
– Ты пиво пьешь? – крикнула она мне вслед.
– Редко.
– Это хорошо! А то ты знаешь, Васька его не одобряет. Он за трезвый образ жизни. К нему пьяным лучше не подходить.
– Я это учту, – пообещала я, запираясь в ванной. Откровенно говоря, одного взгляда на Жаннину квартиру хватило, чтобы понять, почему она не побоялась пригласить к себе пожить совершенно, в общем-то, чужого человека. Действительно, бояться тут было не за что. Если, к примеру, в ванной краны просто текли, то на кухне раковины не было совсем. Вместо нее скромно ютился старый столик с ободранной столешницей. Посуду Жанна мыла тоже в ванной. В комнатах – тот же мрак и запустение. Старые шкафы перемежались с тусклыми бра из дешевого стекла, диван был стар и весь пропах собаками. Тут были дорогие вещи – такие, как хорошая Жанкина одежда, развешанная на створках шкафов, плазменная панель и беговой тренажер в малюсенькой второй смежной комнате. Но при всем при этом нанести этому помещению ущерб более значительный, чем он уже был, представлялось затруднительным.
– Мы тут ремонт не делаем, – пояснила Жанна, перехватив мой недоуменный взгляд на стену, истрескавшуюся до такой степени, что штукатурка от нее опадала на пол.
– Почему?
– Дом в следующем году идет под снос. Уже и прописку закрыли, мы только сидим и ждем, когда наш дом достроят. В смысле, тот, куда нас всех переселят. А всему этому предстоит стать мусором. Вот и доживаем в чем есть. Надоело, конечно, до чертиков. Хочется человеческих условий, но не вкладывать же деньги в самом деле сюда!
– А, ну, понятно, – выдохнула я. Ибо качество жизни здесь и Жанкин характер никак не вязались один к другому.
– И потомё я все равно уеду, а через полгода уже вообще останется ждать всего ничего.
– Да, а когда именно ты уезжаешь? – полюбопытствовала я. – Скоро?
– Чуть больше чем через месяц, – сказала она. – Нам, кстати, надо подумать про этот месяц. Можешь, конечно, пожить у меня тут. Собачки попривыкнут. Но если хочешь, можешь поехать в этот свой Бердянск. Отдохнешь, сил наберешься. У вас там уже тепло? В июне уже купаются?
– Мне только купаться после воспаления легких, – усмехнулась я, но кивнула. Да, купаются. И отдыхающие уже набираются потихоньку. И мама моя была бы очень рада. Тем более что не навсегда, а только на месяц. Нет, мама была бы рада и про навсегда. Но это никак не могло обрадовать меня. Я не жила с родителями уже больше десяти лет. Нет, мне не хотелось бы и начинать.
