С любовью, Эдвина".
Меньше всего на свете им хотелось ехать в Англию, Эдвина
даже ни на минуту не допускала такой мысли.
— А ты уверена, что они не заявятся в Сан-Франциско, чтобы
нас забрать? — Джордж не спускал с нее встревоженных глаз, и Эдвина
успокаивающе улыбнулась.
— Конечно, не приедут. Они же не похитители детей, наши
дядя и тетя желают нам добра. Я думаю, мы сами справимся со своими трудностями.
Это было смелое заявление, но Эдвина твердо решила, что
сможет все сделать сама. В газете работали отличные сотрудники, которыми отец
руководил долгие годы. И нет никаких причин все менять, пусть даже теперь нет
Берта Уинфилда. Он сам часто повторял, что, если с ним что-нибудь случится,
никто этого не заметит. Теперь его утверждение предстояло проверить на деле,
потому что Эдвина не собиралась продавать газету. Им нужны деньги, и пусть это
не такая доходная газета, как «Нью-Йорк тайме», но вполне процветающая. И она
всеми силами постарается сохранить газету, дом или любое другое имущество,
принадлежавшее ее родителям. Эдвина хотела поскорее приехать домой и убедиться,
что там все в порядке.
Она приняла решение и не намерена была от него отступать. Но
Эдвина не знала, что дядя Руперт строит планы, как их вернуть в Англию, а
газету и недвижимость продать. Он считал, что дети Уинфилдов не должны
возвращаться в Сан-Франциско и жить в опустевшем родительском доме без
присмотра взрослых. Он не хотел принимать во внимание твердое желание Эдвины
вернуться всей семьей в родные места.
Следующую неделю Уинфилды провели в Нью-Йорке. Они гуляли в
парке, снова посетили врача, который обрадовал их, что Тедди и Фанни
окончательно поправились. Обедали в ресторане отеля «Плаза», а потом ходили по
магазинам, потому что Джордж заявил, что в куртке, которую ему купила Эдвина,
он замерзнет до смерти.
Днем они могли расслабиться, чем-то отвлечься, хоть немного
восстановить силы, но вечерами их преследовали ужасные воспоминания, и они тихо
сидели в гостиной, погруженные в свои мысли. Алексис все время мучили кошмары,
и она спала с Эдвиной, а Фанни рядом, на соседней кроватке.
В последний вечер их пребывания в Нью-Йорке обед подали в
номер, и они больше не выходили, тихо коротая время за картами и разговорами.
Джордж всех ужасно смешил, поразительно точно изображая дядю Руперта.
— Это не так уж и красиво, — пыталась протестовать
Эдвина, хотя сама смеялась тоже. — У бедняги много странностей и
недостатков, но он хороший человек.
Их дядя Руперт действительно был смешон, Джордж этим
пользовался вовсю. Только Алексис не смеялась со всеми, она вообще не улыбалась
и по-прежнему держалась очень замкнуто.
— Я не хочу ехать домой, — прошептала она Эдвине
ночью, тесно прижимаясь к ней.
— Почему? — спросила та, но Алексис только
покачала головой и со слезами на глазах уткнулась Эдвине в плечо. — Чего
ты боишься, маленькая моя? Там с тобой ничего не случится плохого…
Ничего хуже того, что они пережили, уже действительно не
может быть. Иногда Эдвина жалела, что не умерла сама, ей не хотелось жить
дальше без Чарльза, без родителей. У нее не было времени, чтобы посидеть в
одиночестве, подумать о Чарльзе, вспомнить счастливые минуты, когда они были
вместе, но эти мысли так больно ранили ее, что Эдвина даже испытывала облегчение
от того, что голова ее занята заботами о братьях и сестрах. Она стала теперь
опорой для младших и должна держать себя в руках.
— Ты будешь опять спать в своей комнате, — шептала
Эдвина Алексис, — и пойдешь в школу со своими подружками…
Но Алексис упрямо помотала головой и жалобно посмотрела на
Эдвину.
— Там не будет мамы.
Это правда, и все они это знали, однако Эдвина в глубине
души по-детски надеялась на чудо, что родители дома и Чарльз с ними, а все, что
случилось недавно, — только жестокая шутка. Но Алексис, крепко связанная с
матерью неведомыми узами, не желала убеждаться в этом, когда они приедут в
Сан-Франциско.
— Ее не будет там. Но она всегда будет в наших сердцах,
всегда-всегда. Все: мама, папа и Чарльз. А дома мы, может быть, почувствуем
себя ближе к маме.
В доме на Калифорния-стрит так сильно ощущалось присутствие
Кэт, она столько вложила труда, чтобы дом стал красивым и уютным, а сад
цветущим.
— Разве ты не хочешь посмотреть, расцвели ли розовые
кусты в мамином садике?
Алексис только качала головой, в тихом отчаянии обвивая
руками шею Эдвины.
— Не бойся, моя сладенькая… не бойся… я здесь… я всегда
буду с тобой…
И она знала, что никогда не покинет их. Она вспоминала, как
мама в последний раз сказала, что всех их очень любит. Эдвина укачивала Алексис
и сама потихоньку засыпала… Это правда, она помнит, как мама их любила… и
большей любви не бывает на свете. Погружаясь в сон, она думала о Чарльзе и о
маме, вспоминала родное мамино лицо, и слезы капали на ее подушку, рядом с
головкой Алексис.
Глава 8
В пятницу, 26 апреля, через одиннадцать дней после
катастрофы, Уинфилды уехали из Нью-Йорка. Машина из «Ритц-Карлтона» доставила
их на станцию, и шофер помог им зарегистрировать багаж. Они везли с собой
только то, что купила Эдвина в Нью-Йорке, а игрушки и подарки были заранее
отправлены багажом.
Итак, детям Кэт и Бертрама теперь ничего не оставалось, как
ехать домой и начинать самостоятельную жизнь без родителей. Малыши не так
тяжело переживали потерю, а вот Филип почувствовал, что он отвечает за
всех, — для мальчика, которому нет еще семнадцати, это нелегкое бремя.
Джордж тоже переменился. При Эдвине он не осмеливался озорничать, как раньше,
не только потому, что она была строже мамы, но Джордж еще и жалел ее — ведь ей
приходится столько возиться с малышами, кто-нибудь из них, казалось, постоянно
сидел у нее на руках. Фанни часто плакала. Тедди надо было то и дело
переодевать и носить на руках, а Алексис если не цеплялась за юбку Эдвины, то
пряталась в каком-нибудь уголке за шторами. Чтобы со всем справиться, Эдвине,
наверное, нужно было иметь десять рук, и Джордж старался поменьше шалить, чтобы
не огорчать сестру.
Вообще оба мальчика вели себя идеально: помогли Эдвине
устроить малышей и позаботились о багаже Они занимали два смежных купе, и после
ночевок на матрасах на полу «Карпатии» это путешествие представлялось приятным
и комфортабельным.
Когда поезд медленно тронулся, Эдвину охватило чувство
облегчения. Они возвращаются в родные места, и больше ничего плохого с ними не
случится, по крайней мере она надеется на это. Временами, когда она бывала
ужасно занята с детьми, ей некогда было предаваться воспоминаниям. Но по ночам,
лежа рядом с Фанни и Алексис, Эдвина думала только о Чарльзе, о его поцелуях,
нежных словах и страстных объятиях… их последнем танце… о том, какой он был
веселый в ту ночь на «Титанике». Он так любил ее и стал бы прекрасным мужем.
Если бы ничего не случилось…
