Он засмеялся. Эдвина, в ужасе слушавшая его, посмотрела на
Алексис, и та все поняла. Она плакала от стыда, что доверилась этому негодяю,
убежала с ним. Она чувствовала, подозревала, что он не любит ее, а теперь все
окончательно стало ясно.
— Алексис, ты действительно вышла за него замуж? —
Эдвина смотрела ей прямо в глаза. — Вышла? Скажи мне правду. Я хочу знать.
После всего, что ты сейчас услышала, ты должна мне сказать, ради Джорджа и ради
самой себя.
Алексис покачала головой, к большому облегчению Эдвины и
Патрика, и продолжала тихо плакать.
Малкольм проклинал себя за то, что отложил женитьбу, но он
не ожидал приезда Эдвины в Англию.
— Сначала он обещал, что мы поженимся, а я была слишком
пьяна, чтобы вспомнить об этом потом. Но мы думали пожениться в Париже, однако
он был все время слишком пьян для этого, — рыдала Алексис.
Эдвина едва не засмеялась от радости, глядя на Патрика.
— Вы не можете ее забрать, — Стоун пытался
блефовать, — она моя гражданская жена. Я не позволю забрать ее.
Потом ему в голову пришла другая мысль.
— Кроме того, — с надеждой сказал он., —
возможно, что она беременна.
— Нет-нет, — тут же ответила Алексис. Эдвина
облегченно вздохнула. Алексис подошла к сестре и печально посмотрела на
Малкольма.
— Ты никогда не любил меня, ведь так? Я никогда не была
твоей малышкой.
— Конечно же, была. — Он выглядел несколько
смущенным, когда посмотрел на Алексис. — Мы еще можем пожениться, ты же
знаешь. Ты не обязана с ними ехать, если не хочешь.
— Я увезу ее силой, если понадобится, — сказала
Эдвина.
— Не имеете права. — Малкольм снова шагнул к ней,
а потом вдруг посмотрел на Патрика, будто в первый раз его заметил. — А
это, кстати, кто такой?
Эдвина хотела было ответить, но Патрик остановил ее и грозно
взглянул на Малкольма.
— Я судья. Если вы скажете еще хоть слово или будете
задерживать девушку, мы арестуем вас и выдворим из страны.
Малкольм съежился, будто из него выпустили воздух. Он
безмолвно смотрел, как Патрик открывает дверь и они уходят.
Алексис только раз оглянулась через плечо. И вот они уже в
вестибюле отеля, кошмар кончился.
Эдвина благодарила господа, что Алексис не вышла замуж, и
молилась, чтобы никто не узнал об этой истории. А что касается кинокарьеры, то
Алексис может послать ей прощальный поцелуй. С этого времени, пообещала себе
Эдвина, Алексис будет сидеть дома с Фанни и учиться печь овсяные булочки. Самое
печальное во всей этой истории то, что Алексис было недостаточно любви старшей
сестры и она обманывала себя, пускаясь в бесполезные поиски мужчины-отца.
Ночью Эдвина поделилась своими мыслями с Патриком. Алексис в
это время лежала в «Кларидже» в ее спальне.
Между сестрами произошла бурная сцена со слезливыми
извинениями. Алексис умоляла Эдвину простить ее. Но этого и не требовалось —
Эдвина обняла ее, и обе плакали, пока Алексис наконец не заснула, а Эдвина
вернулась в гостиную поговорить с Патриком.
— Как она?
Он беспокоился, у них был трудный вечер, но все обошлось
лучше, чем Патрик ожидал. С девочкой в общем все было в порядке, и от Малкольма
Стоуна они на удивление легко отделались.
— Заснула, слава богу, — ответила со вздохом
Эдвина, и Патрик протянул ей бокал с шампанским. — Что за ночь!
— Какой гнусный тип! Как ты думаешь, он станет вас
преследовать?
Эдвина и сама не знала, да и что она могла бы сделать, разве
что предупредить Джорджа, чтобы тот внес Стоуна в свой черный список. Ей,
правда, не очень хотелось это делать.
— Не знаю. Надеюсь, нет. Слава богу, он оказался
слишком ленив, чтобы оформить брак. Мы, конечно, могли бы его аннулировать, но
это такие сложности, я уверена, что тогда вся эта грязная история просочилась
бы в газеты.
— А теперь?
— Если повезет, без шума вернемся в Америку, и никто
ничего не узнает. Как ты думаешь, мне удастся получить для нее паспорт?
— Я завтра похлопочу об этом в посольстве. Патрик
хорошо знал американского посла и надеялся, что тот выдаст паспорт без лишних
расспросов. Как и Малкольм, он скажет, что Алексис потеряла документ,
путешествуя с сестрой.
— Ты не мог бы еще кое-что для меня сделать? — Она
хотела его попросить об этом с тех пор, как узнала, что Чарльз был его
кузеном. — Ты не позвонишь леди Фицджеральд? Она, должно быть, теперь в
почтенном возрасте. — Мать Чарльза и одиннадцать лет назад была не так уж
молода. — Если она согласится, я бы хотела повидать ее.
Он помолчал секунду, а потом кивнул.
— Я должна попрощаться с ней, — тихо сказала
Эдвина.
Раньше у нее не было такой возможности. А больше всего ей
нужно было попрощаться с Чарльзом, и Патрик поможет ей сделать это.
— Я позвоню ей завтра. — Потом он с сожалением
поцеловал на прощание Эдвину. — Я приду утром.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— Я тоже люблю тебя. — Патрик улыбнулся и прижал
ее к себе.
Но они оба понимали, что скоро расстанутся. Если Эдвина
хочет без лишней огласки доставить Алексис домой, им нельзя задерживаться в
Лондоне. Однако у нее от боли щемило сердце при мысли о расставании с Патриком.
Глава 38
Утром пришел Патрик, и Алексис безумно испугалась. Она
открыла ему дверь и бросилась искать Эдвину.
— Здесь судья! — в панике прошептала она, и Эдвина
пошла узнать, что тому нужно, но, увидев Патрика, громко расхохоталась.
— Это не судья, — смеялась она, — это Патрик
Спаркс-Келли, мой друг. — И потом добавила, чтобы объяснить Алексис,
откуда она его так хорошо знает:
— Он кузен Чарльза.
— Но я думала… вы сказали…
Алексис выглядела, как девчонка: вульгарная косметика смыта,
волосы гладко причесаны, хотя в Париже она бог знает что с ними сделала. И
теперь, преображенная, юная и ангельски красивая, Алексис с улыбкой слушала
Эдвину, объяснявшую, что Патрик просто притворился судьей, чтобы испугать
Малкольма.
— На всякий случай, чтобы ваш друг не причинял нам
хлопот, — сказал Патрик. Потом он сообщил Эдвине, что паспорт для Алексис
уже готов, и, понизив голос, добавил:
— Леди Фицджеральд ждет вас в одиннадцать.
— Она удивилась, что я здесь? — Эдвине не хотелось
ее слишком волновать, она подсчитала, что леди Фицджеральд уже за семьдесят.
Но Патрик покачал головой:
— Я думаю, ее больше удивило, что мы знакомы.
— А как ты это объяснил? — тревожно спросила
Эдвина. Им столько приходится скрывать, особенно от проницательной Алексис.
