– Золотнянская, чего это мы спим на летучке? Почему не внемлем руководству? – вырвал меня из сладких грез голос Карлика. Я встрепенулась, посмотрела на него и помрачнела. Карлик был красным от злости.
– Простите, задумалась, – дежурно пробубнила я, подумав, что вряд ли Карлик когда-нибудь велит дать мне не то что комнату, но даже собачью будку около подстанции. Будки это только для собак! Тем более что у нас и так их три, из которых одну зовут Говняшка. Я и сама не захочу лаять в таком обществе.
– И о чем думы? – едко спросил Карлик.
– Ну, об этом… повышении… результатов работы…
– Ага, ага. Как интересно. О повышении, значит.
– Ну, да! – серьезно закивала я.
– Да вы бы хоть сделали так, чтобы на вас жалобы не поступали! – заорал он. Я впечаталась в стул и побледнела.
– Какие жалобы?
– А вот, читайте! Избили пенсионера! – он швырнул в меня листком бумаги. Я зашелестела взглядом по бумаге. Настоящим просим принять меры… уверены в недопустимости хамского поведения со стороны врачей скорой помощи… – Что это?
– Это я у вас должен спросить! – брызгал слюной Карлик. Он страшно не любил, когда на его персонал жаловались, да еще в письменном виде. Я продолжила свое увлекательное чтение. Оказывается, бумага была составлена одним весьма безобидным на вид старичком-орденоносцем, которому мы заводили сердце. В ответ на спасенную деятельность миокарда он отписал следующее: ваши сотрудники вместо того, чтобы вколоть мне необходимые препараты от болей в сердце, грубо стащили меня, ветерана войны, с кровати и бросили на пол.
– Что вы на это скажете? – делал козью морду Карлик, хотя и сам прекрасно знал, что нельзя было лечить ветерана на кровати.
– Далее они набросились на меня и стали избивать до тех пор, пока я не потерял сознание. Что за бред! Да у него была остановка! Мы его даже ДЕФОМ
[11]
стукнули! – призвала к справедливости я. Мои вопли, что называется, не возымели.
– Значит, прекратить! Что вы себе позволяете! Так обращаться с ветеранами, – орало начальство, а я так и видела, как оно докладывает своему начальству, что в массе сотрудников проведена воспитательная работа по факту жалобы.
– Хорошо, а как я должна была с ним обратиться. Может, надо было вежливо пожелать ему удачи и уехать? – окончательно распоясалась я. Дело в том, что на реанимационные действия такого рода мы жалобы получаем постоянно. Ну не верят люди, что по-другому нельзя. Особенно сами потерпевшие сердечники. Ну, а может, в тот день просто звезды так легли или у меня разум помутился от написания двадцати писем счастья за ночь. Но только вместо того, чтобы молчать и покаянно кивать, я тарахтела и бухтела, как скороварка. Чем окончательно вывела из себя своего генерала. Карлик побагровел и подытожил:
– Золотнянская – мне на стол письменную объяснительную по полученному факту жалобы. Выговор в личное дело за хамство при исполнении. И если в течении месяца на вас пожалуются снова, я поставлю вопрос о вашем служебном соответствии!
– Что? – у меня немедленно задрожали губы. Увольнение было бы для меня хуже смертельной казни. И дело уже даже не только в деньгах. Проработав столько лет на Скорой, я уже не представляла себя в другом качестве. Куда мне идти? В частную медицину? Кому я там нужна, лимита безпрописочная. В больницы? Здорово, конечно, но там зарплаты в два раза меньше, а главное – работа – скука страшная. Медленное перемалывание времени от обхода до обхода. Для нас – врачей со Скорой Помощи – спасение людей становится своего рода наркотиком. Кто-то слетает сразу. Но тот, кто втянулся, уже никогда не сможет отвыкнуть. Поэтому, услышав про выговор с занесением, я моментально утеряла весь свой апломб и судорожно закивала руководству как китайский болванчик.
– Вот так-то, – довольный произведенным эффектом, встал из-за стола Карлик. – Работайте.
– Есть! – мне вдруг захотелось отдать честь. Всю смену я работала, как заводная, успевая при этом механически улыбаться всем пациентам и желать скорейшего выздоровления.
– Ты чего, сбрендила? – заинтересовался водитель, понаблюдав за мной несколько часов.
– Я-то? Почти! – согласилась я, а про себя подумала, что если это и есть действие письма счастья, то я бы без этого точно перебилась. Однако оказалось, что не все так просто. По окончании смены я отбыла домой, чтобы там, в тиши своей комнаты посидеть над еще одним листом бумаги и сварганить пристойное объяснение по факту жалобы на меня со стороны спасенного пенсионера. Я покормила и поколола Полину Ильиничну, выслушав от нее краткие политические новости про снежные заносы в Европе (так им, гадам, и надо) и про глобальное подорожание барреля нефти (так нам, зайчикам и надо). Потом я постирала, убралась, сходила в магазин и, наконец, осела около стола, старательно перебирая фразы: «относительно вышеизложенного имею вам сообщить» (кажется, слишком вычурно) и «основываясь на рекомендациях министерства здравоохранения и собственном опыте мною была принято следующая стратегия лечения» (по-моему, вообще идиотизм). В общем, процесс реагирования на жалобу населения буксовал, причем по полной программе. Я уже изгрызла весь колпачок от ручки, когда в комнате раздался телефонный звонок. Я выронила ручку и перевела взгляд на телефон. Сердце неожиданно ёкнуло и укатилось к поджелудочной железе.
– Алло.
– Ж-ж-ж… – громко ответил мне аппарат. Я оторвала трубку от уха и сморщила лоб.
– Алло, – несколько увеличив громкость, повторила я.
– Алло! Маша? – раздался в трубке пугающе-знакомый низкий мужской голос.
– Кто это, Маша? Меня? – проскрипела за дверью Полина Ильинична.
– Нет. Это меня, – прошипела я. Но видимо, в трубке меня тоже улышали.
– А можно Машу к трубке попросить.
– Это я, – истерически прокричала я в трубку.
– Меня? – громко переспросила бабуля.
– Маша? – спросил голос.
– НЕТ! – ответила я бабуле.
– А Маша дома? – окончательно запутался голос. – Может, перезвонить позже.
– Да это я. Митя, ты? – спросила я еле слушающимся голосом и почувствовала, что из глаз текут слезы.
– Привет, Маша. Как ты? Я скоро приеду в Москву. Может, увидимся? Тетка сказала, ты лежала в больнице. Что случилось?
– Ох…, – запнулась я. – Это, знаешь, не телефонный разговор.
– Так я и хочу к тебе зайти, если ты не против, – мирно пояснил Митя. Он говорил так, словно бы между нами не было того тяжелого разговора. И будто мы в последний раз разговаривали вчера, а не почти полгода назад. И надо признаться, меня это только радовало.
– Что ты! Я только об этом и мечтаю! Скорее приезжай, а то я без тебя тут совсем одичала и не знаю, как дальше жить! – именно так я хотела ему ответить. И, наверное, сказала бы, если бы не многолетняя выдержка, полученная в ходе спасения злых пенсионеров. Поэтому я набрала побольше воздуха в легкие и по возможности спокойным голосом ответила:
