– Ты идешь? – спросил тоном удовлетворенного льва Борис.
– Как тебя понимать? – недовольно пробухтела я.
– Я специально звонил из твоего коридора, чтобы посмотреть, как ты отреагируешь! – невозмутимо заявил он.
– И как? – оглядела я его с ног до головы.
– Ты визжала, – улыбнулся Борис и приобнял меня за плечи. – Как я и думал.
– Ах, негодяй! – воскликнула я и тут же выкинула из головы и все Светины страшные рассказы, и Славиково брюзжание, и Лерины откровенно-хамские выпады. Все потом. И подлая проверка паспорта, и разговор с начальством о зарплате. Конечно, Света права, не нужно позволять на себе ездить. Но не сейчас. Не сегодня. И не завтра.
Кстати, Борис тоже высказал свою точку зрения, которая как нельзя лучше демонстрировала всю глубину мужского шовинизма. Потому что его точка зрения была ровно обратной Светиной, а Светина, как известно, меня во многом устраивала.
– С чего ты решила, что перерабатываешь? – поинтересовался Борис, лежа на диване перед большим телевизором и лениво прижимая меня к себе. Все-таки есть большая разница между мужчиной «до», который напоминает по активности собственный сперматозоид, и мужчиной «после». Сонным, ленивым и довольным.
– Ну, как же! – возмутилась я. – Что ты, сам не видишь? Я же практически живу на работе.
– Но ведь тебе это нравилось. Ты вообще довольно активный человек, это скорее твое достоинство, чем недостаток, который надо искоренять.
– Да, но сколько на мне можно ездить? – угрюмо добавила я. Мне совсем не нравился его циничный рациональный настрой.
– А кто на тебе ездит? Разве этот механизм под названием «викторина» до тебя буксовал? Разве не ведет Слава еще несколько проектов, в которых ты вообще не занята? – допрашивал меня Борик. (Можно же уменьшить имя человека до ласкательного, если ты вступила с ним в интимные отношения.)
– Да эта викторина без меня и на свет-то не появилась бы, – уверенно кивнула я, вспомнив, как впервые переступила порог студии. – И ничего Славка не тащит, а только пьет. Либо кофе, либо не кофе.
– Это ты так думаешь. А он, между прочим, человек с именем и репутацией. Талант. А вот ты пока сопливая помощница, и неизвестно, что из тебя выйдет. Делаешь обычную викторину, которая никакими выдающимися рейтингами не упомянута, и мнишь о себе бог знает что, – забурчал Борис.
– Ах, вот ты как? – взбесилась я. Надо же, какого он обо мне интересного мнения!
– Глупая, я же тебе добра желаю. Для тебя сейчас самый трудный период. Ты должна наработать имя. И ничего страшного, если ты пару лет будешь впахивать. Ты работаешь на свое будущее.
– Ага! – обиделась я. – Я буду пахать, а мне копейки за это платить? А где же права человека?
– Это, мне кажется, не твои мысли. Случайно это не Света тебе мед в уши льет? – едко спросил Борис и встал с дивана.
Уже одно это могло расстроить меня, но тот факт, что у самых близких для меня на сегодняшний день людей диаметрально противоположные взгляды на меня и мое будущее, окончательно меня добило. Как же я их познакомлю, если Борис обвиняет Свету в том, что она меня науськивает на работодателей, а Света уверена, что Борис – проходимец и враль. Н-да, о чем, интересно, они будут говорить, когда встретятся? Думаю, что не о погоде. Это вряд ли.
Глава 3
Знание – сила
Отношения. Самая сложная на свете вещь, потому что невозможно точно понять, из чего они состоят, по каким правилам формируются. И вообще, ничего невозможно понять. У каждого индивидуума о них свое представление, а поскольку все люди дико разные, вплоть до химических ингредиентов, то ожидания катастрофически не совпадают с результатом. Как правило, это начинается уже через пару дней после того, как прозвучали слова «я тебя люблю». Чаще даже до этих слов, потому что сегодня как-то не модно произносить такие страшные банальности. Зачастую люди умудряются пожениться, так и не сказав друг другу этих слов. Мне кажется, что сейчас все больше романов проистекает в так называемом застегнутом на все пуговицы варианте. Господа влюбленные быстро, практически моментально раскрывают друг другу свои тела, но не открывают даже самые очевидные и нужные для формирования этих самых отношений мысли.
«Я хочу замуж», – думает дама, но отчаянно изображает из себя феминистку, которой в страшном сне не привидится тратить время на такие глупости, как продолжение рода и ожидание общих с кем-то там внуков. Что бы было, если бы она честно призналась в таких «крамольных» мечтах.
«Я жениться не буду», – думает мужчина, но старательно изображает из себя ласкового друга для ребенка от первого брака, чтобы дама не подумала, что он равнодушное к детям чудовище. И потом, путь к сердцу одинокой матери гораздо короче, если сделать ее ребеночку пару «у-тю-тю». Кстати, я никогда не задумывалась об этом, а ведь было бы интересно узнать у всех тех мужчин, что оставили вместе с надоевшими женщинами своих позабытых детей, – им-то самим как, что их потомкам делают «у-тю-тю» непонятные равнодушные дядьки? Отчего-то сейчас наступил век равнодушных к собственным детям отцов. Когда-то в институте нам пытались вдолбить в мозг историю Древнего Рима, и я запомнила кусок древнего законодательства, касающегося детей.
– Дети при разводе остаются с отцом. Ни при каких условиях женщина не имеет права претендовать на детей! – постановляли древние римляне, потому что, видимо, понимали, что дети – главная ценность этого мира и что если позволить женщинам их уводить, то можно совсем остаться без будущего. Дети были объектом борьбы, главным призом и привилегией сильных мира сего. А сейчас мужчины говорят:
– Это твоя проблема, дорогая. Могу дать денег на аборт.
– Спасибо, конечно, но я, пожалуй, рожу, – возражает женщина, надеясь, что, когда он увидит маленькое чмокающее облачко в кружевных пеленках, его сердце растает.
– Я тебя предупреждал? Ну, так и не жалуйся, – уверенно заявляет мужчина и исчезает за горизонтом.
Тот факт, что Борис был не из таких, уже говорил многое о нем. По крайней мере, для меня. Мужчина, который при всей своей циничности и резкости может спокойно сказать, что любит своего ребенка, был в моих глазах намного выше всех этих современных эгоистов, которые готовы врать до бесконечности, потому что все равно ни за что не собираются отвечать. Борис был откровенен до грубой прямоты. Иногда его исчерпывающая откровенность меня обижала, иногда бесила. Главным образом потому, что я, в силу собственного малодушия и банальности, не могла ответить ему тем же. Потому что освоить искусство думать то, что говоришь, и говорить то, что думаешь, было для меня невозможно. Я играла по старым правилам, стараясь быть или казаться идеальной, тщательно замазывая и замуровывая истинный характер, привычки и мысли. Я старалась казаться аккуратисткой, аккуратно развешивая свои вещи на стуле, даже если мне хотелось свалить их в углу одним комком. Я старательно ела даже подогретый гуляш вилкой в левой, ножичком в правой, стараясь не уронить с непривычки кусок по дороге. И только после того, как Борис меня обсмеял и принялся демонстративно зачерпывать гуляш столовой ложкой, я немного расслабилась. Но все равно, я стеснялась даже сморкаться при нем, а дезодорантом поливала не только подмышки, но и все остальное, пытаясь полностью стереть свой запах с тела. «Рексона» пахнет лучше, как мне казалось. Но самым диким было то, что я старательно соблюдала образ равнодушной и самодостаточной особы, на самом деле думая о Борисе и нуждаясь в нем чуть ли не каждый день моей дурацкой жизни. Чего нельзя было сказать о нем.
