– Ты не против, если мы не встретимся в выходные? Я буду у жены, – спокойно говорил Борис, а я усиленно делала вид, что понимаю его и готова терпеть его обстоятельства всю жизнь. Подумаешь, будет у жены!
– Конечно, дорогой, – целовала я его в щечку. – У меня все равно есть свои планы на выходные.
– Отлично, – успокаивался он. А я лихорадочно думала, чем бы эти выходные действительно занять. И панически боялась попадаться в пятницу на глаза Свете, чтобы она не заставила меня насильно включить мозги. Потому что на самом деле мне эти расставания по выходным страшно напоминали наши многолетние игры с Андреем, и я ничего не могла с собой (и со Светой) поделать. Мне было страшно. Мне хотелось кричать Борису, что я против.
– Я хочу, чтобы в воскресенье мы с тобой до обеда валялись в кровати, а потом вместе лениво перебирали бы яркие коробочки в супермаркете, или кормили бы друг друга с рук, или смотрели бы старое французское кино про любовь. Я ненавижу, когда ты говоришь «я буду у жены!».
Но я молчала.
– Зачем тебе это? Какой же бред, – возмущалась Света, когда я плакала в ее кабинете. Или дома. Потому что стало так получаться, что больше в выходные мне было некуда идти. Других подруг, как я уже говорила, у меня не было, а Света с каждым днем, с каждой неделей становилась мне все ближе. Все нужнее.
– Я не знаю зачем. Мне кажется, я не могу без него жить, – сказала я как-то и сама потряслась своим словам. Я и не думала, что влюбилась с такой яростью.
– Да что в нем хорошего? Ведь он просто по-свински использует тебя и даже не скрывает этого.
– Он просто не желает притворяться и врать. Как сделали бы все остальные, – робко защищала его я.
– Ты в этом уверена? С чего ты взяла, что он тебе не врет, – снова начинала свою волынку Света.
И она была права. Я ни в чем не была уверена. Кроме того, что рядом с ним мне тепло и спокойно, что с ним я могу говорить о чем угодно и на все получать интересный и прямой ответ.
Я не знала, врет Борис или не врет. Но знала, что он божественно готовит и любит устраивать невероятно эстетские праздники живота, любит усаживать меня голой на ковер, где при свечах, разлив по бокалам вино, он в деталях рассказывал, что именно ему во мне нравится и что восхищает его больше всего.
– Твои плечи порывисты и угловаты, как у подростка, но вот спина гораздо более женственна. У тебя самая красивая спина, какую я только видел у женщин. В тебе словно намешано всего и сразу. Можно найти все, что только пожелает душа, – спокойно рассуждал он, а мне казалось, что он пишет с меня картины в своей голове. И сохраняет их, чтобы достать в холодный зимний вечер и любоваться у камина, налив в стакан глинтвейна.
– Я хочу, чтобы это продолжалось вечно, – всхлипывала я, а Света вздыхала, как мудрец, обреченный смотреть вдаль сквозь людскую ограниченность и глупость. Она знала жизнь, у нее был сумасшедший дом, наполненный детскими криками и разбросанными игрушками. И муж – погруженный в себя и постоянно занятый делами щуплый мужчина несколько затравленного вида. Она понимала, что диалоги на ковре в обнаженном виде – временное занятие. Но доказать это мне было невозможно. Я отчаянно зажмуривалась, стараясь видеть только Бориса. Слышать только то, что говорит Борис.
– Смотри, потом плакать будешь, – предупреждала Света.
Конечно-конечно, но только не сейчас, не сегодня. Потому что, хоть я и плачу по выходным, зато все будни подряд я готова петь от счастья. Мы встречались так часто, что было проще подсчитать те редкие моменты, когда мы расставались. Никогда еще, по совести сказать, не было в моей жизни столько любви. Я измоталась, потому что для меня несколько бессонных ночей в неделю были ощутимы, в отличие от Бориса, который умудрялся быть свежим и отглаженным до состояния идеальных стрелок на брюках, даже если мы с ним за ночь пересмотрели все серии его любимого «Крестного отца». Но это была блаженная вымотанность, ради которой только и стоило жить. Я работала на автопилоте, но все уже поняли, что со мной происходит.
– Влюбленному человеку не вобьешь в голову даже и пары слов. Тупеет беспробудно, – ласково журил меня Славик. И делал вид, что спать на кофрах с костюмами – это нормально и даже правильно.
– Может, ты возьмешь отпуск и перебесишься? – задумчиво искал выход Гоша.
– А если это надолго? Если отпуском не обойдешься? – сомневалась Лера.
– Надо ее при входе в студию обливать ведром ледяной воды и бить по голове. На пару часов может и прийти в себя, – смеялся Гошка. Но на самом деле они были просто ангельскими руководителями, надо отдать им должное. Как они меня не уволили – я не понимаю. Толку от меня было – как от козла молока. Но поскольку невероятная алхимия телевидения устроена так, что значение имеет не столько трудоспособность, сколько разгильдяйство, а толк выходит не столько из отличных работников, сколько от психически ненормальных фантазеров и шизиков, то раз за разом мы обоюдными усилиями выдавали в эфир чумовые эротические викторины, которые отлично воспринимались телезрителями.
– Если так дальше пойдет, мы перенесем ваш эфир на ночное время, – рвали на себе волосы цензоры.
– А что такого? – с удивлением спрашивали мы. Чем мы виноваты, что и в самом деле в природе были такие вопиющие факты, как крепостные оргии, танцы живота и прочие позорные и недопустимые до глаз деток исторические моменты. – Может, сделать передачу про историю создания пионерской организации?
– Нет-нет, вы контекст не меняйте, – шли на попятный продюсеры. Еще бы, разве передача будет интересна народонаселению, если вместо полуобнаженных актрис на сцену выползут детки в красных галстуках? – Только не переберите!
– Не переберем, – гарантировал Гошка.
На самом деле мы все время норовили перебрать, срываясь от исторической викторины в томноэротическую угадайку. Но, что странно, рейтинги от этого только росли. Борис же посмеивался, глядя на мою работу.
– Никогда не сомневался, что все, к чему ты прикасаешься, сразу становится сексом. Такая у тебя карма. Ну-ка, иди ко мне.
– Иду, – забавно стесняясь и держа пальчик во рту, как маленькая девочка (хотя уже давно не тянула на нее даже по самым льготным критериям), я шла к нему. Он смотрел на меня не отрываясь. Нет, мы занимались не только изучением анатомии друг друга. Он любил учить меня жизни и любил то, что я все по большей части пропускаю мимо ушей. Меня-то ведь интересовало совершенно другое. Однако я всегда слушала его с интересом. Это ведь тоже свойственно идеальной женщине, которой я пыталась (безуспешно) стать.
– Ты меня любишь? – все же не удержалась и как-то ляпнула я. На дворе начиналась весна, снега потекли рекой на городские улицы, а солнышко отражалось и любовалось собой в каждой луже. Борис напрягся и внимательно посмотрел мне в глаза.
– С чего это ты решила потребовать от меня заверений в любви? – строго спросил он.
Я испугалась и захотела снять вопрос с повестки дня.
