– А с общечеловеческой? – заволновалась я. Неужели эту несчастную Дарью тоже засадили в тюрьму мужики? Все проблемы, что ли, в жизни из-за них? А что, очень может быть. Мне просто повезло, что я от Мудвина так легко ушла. Подумаешь, запись в трудовой книжке. Плевать. А вот она, Дарья Петрушина, сидит в тюрьме.
– С общечеловеческой точки зрения я не работаю, – пожал плечами он. – Все, Вероника, давайте отдыхать. Завтра трудный день.
* * *
С утра в Самаре было солнечно и тепло. Городок был милым и каким-то уютным. Улицы были застроены старинными особнячками. Некоторые из них были отреставрированы, но большинство несло на себе неизгладимый отпечаток времени. Сгорбленные бревенчатые срубы, окна, украшенные резьбой по дереву. Покосившиеся фундаменты парадоксально дополнялись установленными в старинных окошках спутниковыми антеннами. Дороги были сильно разбиты, мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы моего шефа, сидящего (естественно) на заднем сиденье со свежим номером газеты, не трясло и не подкидывало бы на каждой колдобине. А их имелось предостаточно.
Навигатор сбоил, путая положение машины, так что до здания, а точнее, до зданий, потому что их было много, колонии общего режима я добиралась долго, петляя. Мы так быстро встали и уехали из отеля, что не успели даже позавтракать (на что мне лично было плевать) и выпить кофе (что было значительно хуже и тяжелей). Самарские жители либо еще не проснулись и не выехали на улицы, либо, что мне показалось более вероятным, просто не имелись в таком количестве, чтобы запрудить улицы. Машин было немного, только на каких-то определенных улицах и мостах через Волгу автомобилей было больше. Этот уездный городок проблем с пробками, видимо, не имел.
– Максим Андреевич! – взмолилась я, увидев где-то периферийным зрением знакомую вывеску. – «Макдоналдс».
– И что? – удивился он.
– Кофе! Пожалуйста! Вам тоже не помешает что-то перекусить.
– Ну... ладно, только очень быстро, – кивнул он после секундного раздумья. Я свернула по указателям, радуясь, что вредоносное предприятие быстрого обслуживания добралось и сюда. Кофе у них был очень даже хороший. А Синей Бороде я купила большой бутерброд, который он, как всегда, проглотил, даже не заметив. И посадил на рубашке пятно. Если бы я была его женой, я бы давала ему с собой второй комплект одежды, а может, и третий. Ой! Я что, подумала, что я его жена? Нет, это глупость. Это... что это со мной? Помутнение рассудка? Откуда эта мысль? Наверное, это что-то вроде стокгольмского синдрома. Я столько времени провожу в обществе этого замкнутого голубоглазого трудоголика, что стала думать о нем как о ребенке, нуждающемся в заботе.
– А вы сама почему ничего не едите? – вдруг спросил он, поймав мой взгляд в зеркале заднего вида. Я покраснела, испугавшись, что он мог прочесть мои странные, глупые, ненормальные мысли, и перевела взгляд на дорогу.
– Я не хочу. Я только кофе.
– Вам тоже надо есть. Купите себе бутерброд.
– Я... я потом.
– Купите сами, или я встану и куплю его вам, – пригрозил он, так что пришлось мне вылезать из припаркованной машины и переться в ресторан. Я купила самый маленький бутерброд, который, впрочем, оказался вполне съедобным, присела на высокий барный стульчик у большого стеклянного окна-витрины. Журавлев смотрел на меня из машины. Я помахала бутербродом и демонстративно его употребила.
– Все в порядке? – спросил он, когда я вернулась. Я кивнула, и весь оставшийся путь мы проделали в молчании. Только я почему-то чувствовала на себе его взгляд чаще, чем обычно. Раз в час мне словно прожигало спину, хотя, возможно, я все себе придумала. С чего бы ему на меня смотреть?
– Кажется, это здесь, – он открыл окно и показал мне на зеленый, окруженный бетонным забором квартал. Забор ничем не отличался от любого бетонного ограждения, он был таким же, как на любой стройке. Многие коттеджные поселки, где жили мои знакомые из прошлой жизни, были обнесены точно такими же. Из-за забора, обмотанного сверху колючей проволокой, виднелось несколько зданий белого, хотя скорее грязно-серого кирпича. На территории колонии было много деревьев. Тополя, липы, кажется, березы – высокие, шумные, еще не сбросившие листву, – деревьям тут, в колонии общего режима, было хорошо. Они не чувствовали себя пленниками.
– Вы к кому? – поинтересовалась полноватая высокая женщина в военной форме, когда мы зашли в проходную. Сама процедура была такой же, как и в московских местах лишения свободы, где я уже успела побывать. Разве что тут, в Самаре, очереди не было никакой. Через какое-то время формальности были пройдены, документы сданы, часы, ключи, телефоны – тоже. Разве только сигареты оставили, хотя зажигалку все же отобрали. Теперь в качестве диктофона осталась только я и мой пухлый исписанный блокнот. Мы прошли на территорию, приятно поразившую меня. Яркие блики солнца скользили по листве, по стенам уютно укрывшихся под деревьями домиков. Маленькие, двух-трехэтажные здания были украшены плакатами типа «Осужденная, помни, тебя ждут дома».
– Это что, такая агитация? – спросила я, продолжая вертеть головой.
– Ну да, – кивнул Журавлев, не отставая от нашей сопровождающей. Она, кстати, посматривала на меня недобро, но ничего не говорила.
– Тут так спокойно! – поразилась я, пройдя в глубь территории колонии.
Действительно, тут не было ничего похожего на грязные гадюшники СИЗО. Скорее то, что я видела перед собой, напоминало старый советский пансионат или пионерский лагерь. Около подъездов стояли деревянные лавочки, покрашенные в зеленый цвет, росли цветы. Анютины глазки, бархатцы, маргаритки. Зеленая трава была аккуратно подстрижена. Мимо нас то и дело проходили женщины в легких серо-голубых платьицах и голубых косынках. При виде нашей сопровождающей они останавливались и вытягивались в струнку, застывали на несколько секунд, пока мы не проходили мимо. И все это было таким умиротворяющим, все, кроме, пожалуй, лиц. Лица этих женщин в голубых косынках заставляли меня вспомнить, что я все-таки совсем не в санатории. Без единого грамма косметики, глаза враждебные, лица насупленные. Они медленно провожали нас глазами, и в этих глазах плескалась ненависть.
– За что они тут все сидят? – спросила я, понимая, что вопрос этот звучит глупо и некорректно. Но наша сопровождающая, к моему удивлению, ответила:
– В основном за наркотики.
– Все? – поразилась я.
– Почти. Так или иначе. Кто-то их продавал, кто-то грабил, чтобы их получить. Это ж такая зараза! – Сопровождающая покачала головой и умолкла.
Я хотела было спросить у шефа, а как наша Даша, тоже... Но он только посмотрел на меня строго, и я сразу заткнулась. Через несколько минут мы пришли к какому-то зданию, где нас провели в просторную и никем не охраняемую комнату со столами и стульями.
– Это их комната отдыха. Тут проходят встречи и разные лекции, – сказал Журавлев. Видать, понял, что мне интересно до ужаса. Ощущение пионерского лагеря не проходило. Мы сидели и ждали, а за окном осужденные ходили, разговаривали, громко хохотали и курили. Нормальные люди на самом деле. Нормальные женщины. И на наркоманок они, кстати, похожи не были. Почему они все же здесь?
