— Тоже мне, удивил, — сквозь смех просипел Михалыч, подметив, как изменился в лице Антонов, — я его миллион раз слышал!
— Ну-ну, — Михаил Вячеславович наконец улыбнулся, — а чего тогда ржешь? Ладно, вот тебе еще. Едет пилот на машине после рейса. Усталый. Заснул за рулем. Просыпается — прямо перед носом зад громадного «КамАЗа». Еще секунда, и произойдет ДТП. Стиснув зубы, пилот вдавливает педаль газа в пол и тянет руль на себя…
— Жизненно, — хрюкнул от смеха Михалыч, — надо будет запомнить. А ты, Андрюха, чего-нибудь знаешь?
Он ободряюще взглянул на младшего коллегу.
— Знаю, — Антонов сощурился. — Выдает экипаж грубую посадку. Все выскакивают, причитают. Командир за голову хватается: «Это из-за меня, я неправильно заход построил, поздно реверс скомандовал». Штурман: «Нет, это я виноват, неправильно курс проложил, высоту неправильно считывал». Бортинженер тоже ахает: «Нет, это я виноват, не тот режим двигателя установил». А второй пилот отряхивается и говорит: «Блин, чуть не убили, сволочи!»
В кабине повисла неприятная тишина. Михалыч вжал голову в плечи, предвидя реакцию командира: с Фадеевым подобных вольностей никто себе не позволял. Да-а-а, тяжело будет парню с таким характером сделать карьеру.
— Не смешно, — процедил сквозь зубы Фадеев.
— Да ладно, нормально! — бросился спасать неразумного коллегу Михалыч, переводя обеспокоенный взгляд с Фадеева на Антонова. Оба устрашающе шевелили желваками, упершись взглядами в лобовое стекло. — У меня примерно так и было! Я вам, друзья-товарищи, о своем полете в Непал вторым пилотом никогда не рассказывал?
— Нет, — отрезал Фадеев и бросил на пилота-инструктора предостерегающий взгляд.
Михалыч послушно замолчал. Пусть, в конце концов, сами между собой разбираются — взрослые люди. Правда, один страдает юношеским максимализмом, а другой то ли ревностью к молодости, то ли манией неприкосновенного авторитета. Шут их разберет! Но сейчас встревать себе дороже.
Борис Михайлович откинулся на спинку кресла и вспомнил себя на заре карьеры. Не-ет, он подобных шуточек в адрес своего командира, будучи вторым пилотом, не допускал. Относился с уважением, а после той посадки в Катманду даже с благоговением.
В Непал его отправили в награду за успешную работу на внутренних рейсах. Компания тогда росла словно на дрожжах, талантливых пилотов примечали и активно вводили в строй. У Бориса, только пришедшего после летного училища, было такое чувство, словно его захватил и теперь кружит неутомимый и счастливый ураган: обучение, тренажеры, полеты, новые города, а теперь вот и новые страны. О Катманду он, как всякий уважающий себя летчик, был наслышан: аэропорт лежит на дне каменного колодца, и со всех сторон — отвесные скалы. Но молодость страха не знает — Борис рвался в бой.
Только после посадки воздушного судна он понял, как повезло ему, что за штурвалом опытный командир, иначе это самое «чуть не убили, сволочи» из древнего анекдота в его случае вполне могло лишиться и «чуть», и «не».
В тот день был сильный ветер в хвост, и расчеты пилотов дали осечку. Над полосой самолет просвистел так, что Борис и опомниться не успел. Выход был один — вести «Боинг» на второй круг. Вот этот второй круг и запомнился второму пилоту на всю жизнь. «Где-то тут елка росла», — пробормотал командир, направляя самолет прямо к отвесной скале. У Бориса тогда все внутри похолодело — какая, на хрен, елка! Высоту надо набирать, пока не разбились!!!
«Вот она, родимая», — обрадовался командир, увидев свой ориентир, и начал закладывать такой крутой крен, что, если бы пассажиры оказались не пристегнуты, попадали бы из своих кресел. Самолет, развернувшись, возвращался в прежнюю точку вдоль отвесной скалы. Борису упорно казалось, что, выпусти командир сейчас шасси — и можно будет ехать по скале, как ездят в цирковом аттракционе мотоциклисты. Со второго захода сели благополучно. Борису долго потом еще эта елка на стене каменного колодца во сне снилась, а Непал навсегда остался символом «безумства храбрых».
— Непал, говоришь, — очнулся вдруг Фадеев, — а я в свое время летал в Катманду на «Ил-86».
— Да вы что?! — выпалил Андрей, мигом позабыв о своих счетах с командиром.
Михалыч тоже удивленно взглянул на Фадеева.
— Да, — Михаил Вячеславович, вспомнив молодость, просветлел, — после меня в Гималаях «Ил-86» не садился. А мы тогда выполнили шесть рейсов. Вроде как испытательные полеты.
— Как же, — Антонов нетерпеливо заерзал в кресле, — как вы рискнули?! «Ил-86» не может уйти на второй круг. А в Катманду ветер такой, что с первого раза редко сядешь. Или туман — хоть глаза выколи!
— Так ты, — Фадеев с уважением, которое для Михалыча было как бальзам на душу, посмотрел на Антонова, — там бывал?
— Еще бы, — губы Антонова расплылись в улыбке, — из всех наших только я выполнял рейсы в Непал. Сорок семь раз садился.
— Ого, — присвистнул Фадеев.
— Вот я и не понимаю, — Антонов возбужденно зачастил, глаза его снова горели, — как в такой аэропорт можно было на «Ил-86» летать?! Это ж не приспособленная для экстремальных условий машина! А полоса в аэропорту короткая, со всех сторон скалы.
— Машина прекрасная, — хмыкнул Фадеев, — если у пилота голова и руки из того места растут! А если нет — тут уж ни «Эйрбасы», ни «Боинги» не помогут. Видел я там три разбитых «Эйрбаса» на скалах. До сих пор, поди, лежат.
— Да нет, — Антонов вздохнул, — убрали. Михаил Вячеславич, расскажите про «Ил-86» в Катманду. Это ж фантастика!
— Ну, — Фадеев довольно ухмыльнулся, — фантастика не фантастика, а контракт на перевозку югославских солдат мы тогда выполнили, а заодно испытания провели.
— Это как? — не понял Михалыч.
— А так, — Михаил Вячеславович сиял хитрой улыбкой, — разрешения на постоянные полеты в Непал у «Ил-86» не было, тут Антонов прав: и на второй круг не уйти, и полоса подлиннее нужна. Но руководство наше пробило в правительстве шесть экспериментальных рейсов. С условием, что летчик-испытатель будет летать.
— Так это он пилотировал? — разочарованно выдохнул Антонов.
— Нет, — Фадеев бросил на Андрея испепеляющий взгляд, — испытателю нашему до Коккинаки далеко было. Я и взлетал, и сажал. Испытатель наш только поскуливал от страха в правом кресле, а потом и вовсе отказался летать. Ему, видите ли, жизнь дороже. А мы тогда в самом соку были, молодые, горячие. Чем труднее — тем лучше! Там, знаешь ли, особенность такая была. На шести тысячах метров нужно решение принимать — идти на посадку или лететь на запасной аэродром, в Дели. «Ил-86» на второй круг не зайдет, есть такое дело. Вот вам картина. Снизился до шести тысяч, запроси у диспетчера погоду. Если ветер там или туман, не рискуй.
Но один раз мы чуть было не пропали. Диспетчер нам: «Сажайте, только быстрее — идет туман». И пришел этот самый туман раньше, чем мы. Вошли в глиссаду, а не видно ни зги: сплошное молоко вокруг. Я говорю второму и механику нашему: «Увидите огни, орите, что есть дури, — правее, левее или прямо». Там в торце полосы огни кроваво-красные горят, но сквозь туман даже их не было видно. Вдруг слышу — орут: «Огни! Прямо!» Приземлился на ощупь. Закрылки. Тормоза. Встали. Сидим мокрые как мыши. А из динамика перепуганный голос диспетчера: «Русские, вы где? Где вы? Мы вас не видим».
