Царев, стройный мужчина в расцвете лет, взяв из рук Клавочки букет, посмотрел в ее серые, огромные, как блюдца, глаза и, поцеловав в щеку, сказал:
– Ты очень талантливая, девочка! Тебе надо непременно в Москву, в консерваторию поступать.
Неокрепшее сердце подростка вздрогнуло и затрепетало. Она влюбилась в знаменитого ученого с первого взгляда.
Мама Клавочки, работавшая в заводской библиотеке, сразу после отъезда делегации принесла местную газету с заметкой о проводах делегации, а там... сам Царев, целующий ее дочь. Девочка вырезала фотографию и бережно наклеила ее в свой личный дневник, которому она поверяла сердечные тайны.
Теперь каждый раз, проходя мимо доски передовиков производства в заводском дворе, Клавочка украдкой, чтобы никто не заметил, посылала его изображению пламенный взгляд.
Царев часто приезжал на завод, где, по рассказам отца Клавочки, работавшего там же, воплощались секретные идеи знаменитого академика.
С затаенной надеждой Клавочка ждала, что встретится с ним и он так же обнимет ее и поцелует. Но, как назло, концертов по случаю его приезда больше не устраивали и торжественных проводов не организовывали. Во время коротких наездов Царева в Энск Клавочке ни разу не удавалось выследить предмет обожания.
Шло время. К концу десятого класса она выросла во взрослую девушку, привлекательную, сероглазую, но, к своему огорчению, совсем не модную по тогдашним понятиям. Как бы мало она ни ела, а с едой даже в их закрытом городе становилось все хуже, девушка наливалась в теле, становилась полненькой и упругой, отчего страшно расстраивалась, завидуя длинноногим и высоким подружкам. Зато матовую кожу на ее шее, груди и бедрах, гладкую, натянутую, можно было сравнить с рекламными сливками, которые каждый день переливались на телевизионном экране. А пастельный румянец на щечках – с цветом наливных яблок.
Юноши заглядывались на Клавочку, выглядевшую как поспевший плод, готовый вот-вот сорваться с ветки. Веселый нрав певуньи и хохотуньи, несмотря на отсутствие длинных ножек и худобы, притягивал кавалеров. Но она для себя давно решила хранить верность одному. И, помня его слова, стала настаивать, чтобы родители отпустили ее в Москву поступать в консерваторию. Но перестройка, смутные предреволюционные времена настораживали родителей. Они возражали. Да и не на что было отправлять девочку учиться. Завод к тому времени стал недополучать финансирование, зарплату отец почти не приносил. Библиотекарша мама и подавно. Клавочка вынуждена была пойти преподавать уроки музыки в начальные классы общеобразовательной школы. Если бы не приусадебное хозяйство, где приходилось трудиться всей семьей, чтобы прокормиться, так и вовсе бы не прожить.
Когда безденежье добралось и до учителей, Клавочка, потерпев с год без зарплаты, решила вопреки родительскому нежеланию поискать счастья в Москве.
Взяв адрес далекой родственницы – двоюродной сестры отца, она отправилась в столицу. Рассудила так: «Если в консерваторию не попаду, может, хоть на работу по специальности устроюсь. Столица все-таки! Буду пробовать на следующий год. Все равно поступлю! Под лежачий камень вода не течет!»
Родственница оказалась не богатой, но практичной женщиной. К счастью, проживала она в центре, в старом доме, совсем недалеко от консерватории. Узнав, что смелая девушка решила поступать не просто в вуз, а именно в консерваторию, прямо спросила, есть ли у нее блат.
– Нет, – широко раскрыв свои огромные серые глаза, замотала головой Клавочка. – Что вы такое говорите? Ведь это консерватория! Там нужен только талант!
– Как же! В Москве сейчас, когда все кувырком, без блата даже хлеба в булочной не купишь!
Умудренная жизненным опытом тетка судачила о планах племянницы с кумушками на скамейке во дворе.
– Неизбалованная девочка, наивная, думает, ее в консерватории так и ждут! А ведь у нас все по блату, все по блату, – кудахтала она.
Кумушки согласно кивали, поддакивая соседке.
– В консерваторию, говоришь? – вдруг встрепенувшись, спросила одна из подружек тетки. – Это здание за углом, с памятником во дворе? Так у меня же там блат – сватья гардеробщицей всю жизнь работает.
– Может, покажет девочку кому надо? Я уж перед тобой в долгу не останусь, – обрадовалась двоюродная тетя Клавочки. – Если что, подсоблю, окна помою или в очереди постою, тебя ведь ноги совсем уже не носят. Ты вон какая слабая. Девчонку больно жаль. Она такая чистая!
– Да Бог с тобой, какой долг? И сама вижу, девочка скромная, не то что моя внучка-оторва. Курит, парней без матери приводит, и скажу вам по секрету, что выдумала: на пупок кольцо какое-то повесила. Я ей говорю: «Срам-то какой! Кому ж ты его показывать собралась?» А она мне отвечает: «Кому надо, тому и покажу». Во как теперь! Ни «здрасьте» тебе, ни «до свидания» не скажет. А твоя, как только завидит, что я ковыляю, тут же спрашивает: «Может, вам сумку поднести, тяжелая ведь?» Такой и помочь не грех. А то ведь, бедная, пропадет тут!
Посоветовавшись со сватьей (а та оказалась пронырливой бабой, все ходы и выходы знала, договорилась с кем надо), назначила день собеседования. Кумушки всем двором снаряжали девушку.
Когда взволнованная Клавочка, одетая в скромное темное платьице, с нотной папкой в руках вышла во двор, тетки, оглядев ее со всех сторон, постановили, что в таком виде не стыдно хоть куда: «Ни брюха оголенного, ни размалеванной морды!»
– А реснички можно было бы подкрасить, – возникла было одна из теток, – уж больно они белесые у тебя!
На нее зашикали так громко, что она отступила.
– Может, платьишко надо подлинней, – предположила другая.
– У нее и так не короткое, – возразила двоюродная тетка, – коленки прикрывает, и ладно. Девки сейчас все в брюках, задницу обтягивают, или в юбках до пупа.
– Да не об этом я толкую, – настаивала на своем советчица. – Вот те музыкантши, что на пианине играют, у них платья в пол. Может, мода такая в их консерватории, чтобы черное и в пол? Сама по телевизору видела.
– Это только когда они концертируют, – объяснила Клавочка теткам, – на учебу в обычных ходят.
– А-а, – понимающе закивали женщины.
– Ты волосы-то заколкой подколи, что они у тебя все на глаза лезут? – последние наставления в дорогу давала сестра отца.
Непослушные светлые прядки то и дело спадали на глаза Клавочки. Она и сама сердилась на них за это. Послюнявив пальцы, она прилепила их ко лбу.
– Ну, с Богом. – Тетки дружно перекрестили Клавочку и проводили до самых ворот. А та, что взялась оказать протекцию, завела в само здание и просеменила аж до самого гардероба.
– Вот, – подвела она девушку к своей родственнице, – Клавдия, про которую я тебе говорила.
– Так, – оглядев Клавочку с головы до ног и оставшись довольной, протянула гардеробщица и, обращаясь к девушке, добавила: – Ты посиди тут, в гардеробе, вместо меня, я мигом, начальницу приведу. А ты ступай себе, ступай, все будет хорошо. – Она похлопала родственницу по плечу и припустилась вверх по лестнице.
