Моя мать прикусила губу.
– Пытается бросить.
Я принюхалась. Понятное дело. «Мальборо лайте» и благовония. Черт. Ну почему она притащила в мою комнату руководства по самоусовершенствованию и навоняла здесь табачным дымом? И где мои вещи?
Я повернулась к матери.
– Знаешь, ты могла бы сказать мне об этом. Я бы приехала и все увезла.
– Но мы ничего не выкинули, Кэнни. Все в коробках, в подвале.
Я закатила глаза.
– Спасибо тебе, мне сразу полегчало.
– Послушай, извини. Я просто стараюсь уравновесить...
– Нет-нет, – оборвала ее я. – Уравновешивая, учитывают, принимают во внимание разные факторы. А тут, – я обвела рукой комнату, указывая на ткацкий станок, пепельницу, набивного дельфина на тахте, – учтены интересы одного человека и полностью проигнорированы – другого. Это предельно эгоистично. Это нелепо. Это...
– Кэнни, – подала голос Таня. Я не услышала, как она поднималась по ступеням.
– Извините нас, пожалуйста. – Я захлопнула дверь перед ее носом. Получила удовольствие, слушая, как она пытается повернуть ручку после того, как я заперла дверь на ее замок.
Мать уже собралась сесть там, где стояла моя кровать, но вовремя одумалась и опустилась на стул.
– Кэнни, послушай. Я понимаю, это шок...
– Ты совсем рехнулась? Это же нелепо! От тебя требовалось лишь позвонить. Я бы приехала, забрала свои вещи...
Мать выглядела такой несчастной.
– Извини, – только и смогла она сказать.
На ночь я не осталась. Этот приезд домой стал причиной моего первого (и пока последнего) обращения к психотерапевту. По условиям контракта «Икзэминер» оплачивала первые десять визитов к доктору Блюм, миниатюрной женщине, которая лихорадочно писала, пока я выкладывала историю о разводе родителей и трансформации матери в лесбиянку. Я волновалась за доктора Блюм. Во-первых, если судить по выражению ее лица, она меня немного боялась. И всегда на несколько шагов отставала моего рассказа.
– А теперь вернемся назад, – прерывала она меня, когда я воспроизводила резкую реплику Тани по поводу того, что моя сестра Люси не могла долго удержаться на одной работе.
– Ваша сестра зарабатывала на жизнь, танцуя топлесс, и ваши родители ничего об этом не знали?
– Это было в восемьдесят шестом году, – отвечала я. – Мой отец ушел. А мать как-то не замечала, что я сплю с преподавателем истории и набрала пятьдесят фунтов за первый год обучения в колледже. Да, полагаю, она верила, что Люси где-то сидит с ребенком до четырех утра.
Доктор Блюм всматривалась в свои записи.
– Итак, учитель истории. Его звали... Джеймс?
– Нет-нет. Джеймс – это спортсмен. Джейсон – поэт. Билл – парень из колледжа, а Брюс – мой теперешний бой-френд.
– Брюс! – торжествующе воскликнула доктор Блюм, найдя это имя в своих записях.
– Но меня действительно волнует, что я, вы понимаете, использую его или что-то в этом роде. – Я вздохнула. – Нет у меня уверенности, что я его люблю.
– Давайте вернемся к вашей сестре. – Она все быстрее переворачивала страницы блокнота, а я сидела, стараясь не зевать.
Мало того, что доктор Блюм не успевала за разговором, она еще и подрывала доверие к себе своей одеждой. Одевалась она так, словно и не подозревала о существовании специальных секций для миниатюрных женщин. Рукава всегда касались ногтей, подол платья или юбки обвивал лодыжки. Я старалась как могла, искренне отвечая на вопросы, когда она мне их задавала, но так и не прониклась к ней доверием. Да и как я могла доверять женщине, одежда которой соответствовала моде в еще меньшей степени, чем моя.?
По окончании наших десяти сессий доктор Блюм не объявила меня исцеленной, но дала два совета.
– Во-первых, – сообщила она мне, – вы не сможете изменить ничего из того, что делает в этом мире кто-то другой. Ваш отец, ваша мать, Таня, Лайза...
– Люси, – поправила я.
– Совершенно верно. Вы не можете контролировать их деяния, но можете держать под контролем свою реакцию на них... Позволите вы им свести вас с ума, полностью занять ваши мысли или просто отметите, что они делают, обдумаете и потом примете сознательное решение, насколько вы позволите этим деяниям повлиять на вашу жизнь.
– Понятно. А какой второй?
– Держитесь за Брюса, – сказала она очень серьезно. – Даже если не думаете, что он мистер Идеал. Он вас любит, вы всегда сможете на него опереться, а в ближайшие месяцы поддержка вам очень понадобится.
Мы обменялись рукопожатиями. Доктор пожелала мне удачи. Я поблагодарила ее за помощь и сказала, что в универмаге «Ма Джоли» в Манайунке большая распродажа и там много вещей ее размера. На том и закончилось мое общение с психотерапией.
Как бы мне хотелось сказать, что за годы, прошедшие с той поры, когда Таня, ее ткацкий станок, ее боль и ее постеры вселились в наш дом, ситуация изменилась к лучшему. К сожалению, нет. Таня – растение в человеческом образе. Ее отличает особая глухота. Есть люди, которым, как говорится, медведь наступил на ухо, и они не слышат музыку. Таня не слышала нюансы, оттенки, эвфемизмы, иносказания, белую ложь. Спроси ее, как дела, и получишь подробнейший отчет о ее последних проблемах с работой или здоровьем. Она даже не поленится показать недавний хирургический шрам. Скажи ей, что тебе нравится ее готовка (видит Бог, это будет ложью), и она засыплет тебя рецептами, к каждому из которых будет прилагаться длинная история («Моя мама сготовила для меня это блюдо, я помню, после возвращения из больницы...»).
И при этом ее отличает чрезвычайная чувствительность. Она может разрыдаться на публике, устроить истерику по самому незначительному поводу, после которой запирается в моей бывшей спальне, если все происходит дома, или убегает куда глаза глядят, если мы находимся где-то еще. А к моей матери она так и льнет, что просто раздражает, ходит за ней по пятам, как влюбленный щенок, постоянно пытается взять за руку, коснуться волос, потереть ноги, подоткнуть одеяло.
– Она больная, – высказался по этому поводу Джош.
– Инфантильная, – предложила свою версию Люси.
– Я не могу этого понять, – сказала я. – Такое, конечно, можно терпеть неделю... но где острота ощущений? Где возбуждение? И о чем они говорят?
– Да ни о чем, – ответила Люси.
Мы трое приехали домой на Хануку и сидели в гостиной после того, как гости разъехались, а мать и Таня отправились спать. В руках мы держали подарки, полученные от Тани. Мне достался шарф всех цветов радуги, Джошу – такие же варежки, а Люси получила какой-то странный шерстяной шар. Таня объяснила, что это муфта. «С ней у тебя не будут мерзнуть руки», – пробубнила она, но мы с Люси уже хохотали, а Джош шепотом сообщил, что от этой муфты будет польза и летом, если бросить ее в бассейн, а потом учредить приз для того, кто быстрее достанет муфту со дна.
