Медсестра кивнула, словно мой довод показался ей убедительным, и ретировалась.
Я села в кресло, обдумывая, какую ложь я могла бы написать на бланках, и жалея, что у меня нет шрама, какого-нибудь физического повреждения, которое я могла бы продемонстрировать, чтобы показать отцу, что мне пришлось пройти через многое, но я выжила. Двадцать минут спустя в дверь постучали, и вошел мой отец.
– Так что привело вас сюда, мисс Лейн? – Он смотрел на мою карту. Я молчала. Мгновение спустя он вскинул на меня глаза. Это злое выражение лица я помнила с детства: перестаньте тратить попусту мое драгоценное время. С минуту он смотрел на меня, и я не видела ничего, кроме раздражения. Потом пришло узнавание. – Кэнни? Я кивнула:
– Привет.
– Господи, что... – Мой отец, который никогда не лез за словом в карман, потерял дар речи. – Что ты здесь делаешь?
– Мне назначено.
Он поморщился, снял очки, потер переносицу. И это действо я хорошо помнила. Обычно оно предшествовало эмоциональному взрыву.
– Ты просто исчез. – Он покачал головой, открыл рот, но я не хотела, чтобы он заговорил, пока я не выскажусь до конца. – Никто из нас не знал, где ты. Как ты мог так поступить? Как ты мог уйти, напрочь вычеркнув нас из своей жизни? – Он молчал... просто смотрел на меня... сквозь меня... словно видел перед собой истеричную пациентку, недовольную тем, что бедра остались обвисшими или левый сосок стал выше правого. – Неужели тебе на нас совершенно наплевать? Неужели у тебя нет сердца? Или такой глупый вопрос не задают человеку, который зарабатывает на жизнь, убирая целлюлит с бедер?
Глаза отца злобно сверкнули.
– А вот в снисходительном тоне нужды нет.
– Зато у меня была нужда в отце. – Я и представить себе не могла, какая меня распирала злость, пока не увидела его, в накрахмаленном белом халате, с ухоженными ногтями, загорелого, с тяжелыми золотыми часами.
Он вздохнул, словно этот разговор наводил на него скуку, я наводила на него скуку.
– Чего ты пришла?
– Я пришла не потому, что искала тебя, если ты спрашиваешь об этом. Моя подруга собралась к врачу, и я поехала с ней. Увидела твою фотографию. Не очень удачный ход, знаешь ли. Для того, кто хочет держать в секрете свое местонахождение...
– Нет у меня никаких секретов, – раздраженно бросил он. – Это ерунда. Выдумки твоей матери.
– Тогда почему никто из нас не знал, где ты?
– Если б и знали, это ничего бы не изменило, – пробормотал он, взяв папку, с которой пришел.
Его слова совершенно ошеломили меня, поэтому я заговорила, лишь когда он взялся за ручку двери.
– Ты сошел с ума? Конечно, изменило бы. Ты же наш отец...
Он надел очки. Я видела за ними его водянисто-карие глаза слабохарактерного человека.
– Вы уже выросли. Все.
– Ты думаешь, то, что ты с нами сделал, уже не имеет значения, раз мы стали старше? Ты думаешь, потребность в родителях можно перерасти, как трехколесный велосипед и высокий стульчик?
Отец выпрямился в полный рост, во все свои пять футов и восемь с половиной дюймов, принял свойственный врачам важный вид.
– Я думаю, – отчеканил он, – что множество людей разочаровано той жизнью, которой им приходится жить.
– Этого ты и ждешь от нас? Разочарования в собственной жизни?
Он вздохнул:
– Я не могу помочь тебе, Кэнни. Я не знаю, чего ты хочешь, но скажу лишь одно – я ничего не могу дать тебе. Никому из вас.
– Нам не нужны твои деньги...
В его взгляде я увидела что-то похожее на доброту.
– Я говорю не о деньгах.
– Зачем? – Мой голос дрогнул. – Зачем заводить детей и бросать их? Этого я не понимаю. Что мы сделали... – Я шумно сглотнула. – Что мы сделали такого ужасного, что ты больше не захотел нас видеть? – Еще произнося эти слова, я знала, что несу чушь. Ни один поступок ребенка, самый плохой, самый отвратительный, не заставит родителя отвернуться от него. Я прекрасно понимала, что вина не наша. «Нас винить не в чем, – думала я. – Я могу сбросить с плеч этот груз. Освободиться от него, идти дальше налегке».
Да только знания в голове обычно отличаются от чувств в сердце. И в тот момент я поняла, что Макси права. Что бы ни сказал мне отец, какой бы ответ ни дал, как бы ни объяснял свое поведение, меня это не устроит.
Я смотрела на него. Ждала, что он о чем-нибудь спросит, поинтересуется моими делами: где живу, что делаю, с кем решила провести жизнь? Вместо этого он вновь посмотрел на меня, покачал головой и повернулся к двери.
– Эй! – вырвалось у меня.
Отец остановился, но не повернулся ко мне. Что я хотела ему сказать? Ничего. Я хотела, чтобы он задавая мне вопросы: как ты, кто ты, как прожила эти годы, кем стала? Я смотрела на него, а он не сказал ни слова, просто ушел.
Я ничего не смогла с собой поделать. Потянулась к нему, когда он выходил за дверь. Успела коснуться кончиками пальцев его белой накрахмаленной спины. Он даже не замедлил шаг.
Вернувшись домой, я положила кольца в бархатные коробочки. Смыла макияж с лица и гель с волос. Позвонила Саманте:
– Ты не поверишь.
– Возможно, нет. Рассказывай. Я рассказала.
– Он не задал мне ни одного вопроса, – закончила я. – Не захотел узнать, что я здесь делаю, чем занимаюсь по жизни. Думаю, он даже не заметил, что я беременна. Ему абсолютно наплевать.
Саманта вздохнула:
– Это ужасно. Я даже представить себе не могу, что ты сейчас чувствуешь.
– Я чувствую... – Я посмотрела на океан, потом на небо. – Я чувствую, что готова вернуться домой.
Макси с грустью кивнула, когда я сообщила ей о своем решении, но отговаривать не стала.
– Со сценарием ты закончила? – спросила она.
– Несколько дней назад. – Я оглядела кровать, на которую выложила свои вещи – одежду, книги, плюшевого медвежонка, купленного ребенку в Санта-Монике.
– Я бы хотела, чтобы мы успели больше, – вздохнула она.
– Мы и так много сделали. – Я обняла ее. – И мы сможем говорить по телефону... переписываться по электронной почте... и ты приедешь, когда родится ребенок...
Глаза Макси вспыхнули.
– Тетя Макси! – воскликнула она. – Твой ребенок будет звать меня тетя Макси. Я собираюсь страшно его баловать!
Я улыбнулась, представив себе, как Макси воспринимает моего малыша словно двуногого Нифкина, одевает ребенка в наряды под стать ее собственному.
– Ты будешь потрясающей тетушкой.
Макси настояла на том, чтобы проводить меня в аэропорт, помогла сдать багаж, посидела со мной в галерее для улетающих пассажиров, хотя все вокруг таращились на нее как на редкое животное в зоопарке.
