— Что с тобой случилось?
— Я стала женщиной, — объяснила Роуз, стараясь сохранять равновесие, сидя на бортике ванны. — Правда, здорово?
— Угу, — согласилась Мэгги. — Что ж, поздравляю. Она даже попыталась подсунуть ей под дверь журнал «Пипл» и испекла торт с толстым слоем шоколадной глазури и надписью «Паздравляим Роуз». И хотя отец был слишком оскорблен, чтобы съесть хотя бы кусочек, а Сидел что-то ехидно шипела насчет лишних калорий и орфографии, Роуз было ужасно приятно.
Оказавшись наконец в самолете, она сунула сумку в багажное отделение, пристегнула ремень и уставилась в иллюминатор. Со всеми хлопотами Роуз даже не успела позавтракать и сейчас мрачно грызла орешки, пытаясь игнорировать урчание в желудке, думая о том, что, если бы она не так тщательно шлифовала отчет и не носилась по квартире, играя в Угадай, Что Стащила Мэгги На Этот Раз, у нее осталось бы время купить пончик.
Тем временем Саймон сунул руку под сиденье, извлек небольшой квадратный мешочек и торжественно расстегнул молнию.
— Вот, угощайтесь.
К удивлению Роуз, на его ладони лежала утыканная зернами булочка.
— Девять злаков, — пояснил он. — У меня есть и с одиннадцатью злаками.
— На случай, если девяти недостаточно? — съязвила Роуз, с любопытством глядя на него. Но, конечно, взяла булочку, все еще теплую и, учитывая обстоятельства, невероятно вкусную. Не успела она доесть булочку, как он дотронулся до ее плеча и протянул ломтик сыра.
— Что это? — спросила она. — Ваша матушка дала вам завтрак с собой?
Саймон покачал головой.
— Мать никогда не готовила. Терпеть не могла рано вставать. Но каждое утро, пошатываясь, ковыляла по ступенькам.
— Ковыляла? — переспросила Роуз, готовясь выразить подобающее случаю сочувствие, если Саймон поведает историю об алкоголизме своей мамаши.
— Даже в самых благоприятных обстоятельствах она была не слишком приветлива, а уж когда ее будили… тут ничего хорошего ждать не приходилось. Итак, она ковыляла вниз, хватала батон белого хлеба, любой мясной рулет, который удавалось купить по дешевке, и пятифунтовую банку маргарина…
Роуз вдруг ясно увидела его мать, грузную женщину в грязной ночной сорочке, босую, стоявшую у кухонного стола. Выполнявшую ежеутренние ненавистные обязанности.
— Короче говоря, она раскладывала ломти хлеба, намазывала маргарином, вернее, пыталась намазать, потому что маргарин из холодильника ложился комьями, а хлеб при этом обычно крошился, бросала сверху кусище рулета…
Саймон для наглядности шлепнул ладонью о ладонь.
— …совала сандвич в мешочек для завтраков вместе с каким-нибудь помятым фруктом и горстью нелущеного арахиса. Все это и называлось ленчем. И все это, — заключил он, извлекая из чудесного мешочка шоколадное пирожное с орехами и предлагая Роуз половину, — объясняет мой характер.
— Каким это образом?
— Если растешь в доме, где никто не заботится о том, что ты ешь, в конце концов либо самому становится наплевать, либо начинаешь уделять еде чересчур много внимания.
Он любовно похлопал себя по животу.
— Угадайте, по какому пути я пошел? Кстати, а какими были ваши школьные ленчи?
— О, это зависело от многих факторов.
— Каких же именно?
Роуз прикусила губу. Для нее школьные ленчи делились на три категории. Те, что готовила мама в первые годы учебы, были настоящими шедеврами: сандвичи с аккуратно обрезанной корочкой, очищенная морковь, разрезанная на продольные ломтики одинаковой длины, мытые яблоки, сложенная салфетка на дне мешочка, а иногда и пятьдесят центов на мороженое с вафлями и записка: «Угощение за мой счет».
Потом состояние матери резко ухудшилось. Корочки с хлеба уже не обрезались, морковь не чистилась, а однажды с нее даже не был срезан черешок. Мать забывала класть салфетки, давать деньги на молоко, а иногда забывала и о сандвичах. Однажды раздосадованная Мэгги прибежала к ней в раздевалку.
— Смотри, — прошипела она, показывая мешочек, в котором не было ничего, кроме чековой книжки матери. Роуз заглянула в свой мешочек и нашла там смятую кожаную перчатку.
— У нас в основном были горячие завтраки, — сообщила она Саймону.
Что отчасти было правдой.
После двух лет материнских ленчей, хороших и плохих, пошла третья категория: десять лет пиццы с мармита
[27]
и подогретого мяса, и все это под аккомпанемент постоянных предложений Сидел по части диетического питания, непременно включающих в себя листья зеленого салата, от которых Роуз неизменно отказывалась.
— Убил бы за горячий ленч, — вздохнул Саймон и, тут же оживившись, добавил: — Так или иначе, не находите, что это будет забавно?
— А себя вы помните студентом-первокурсником?
Саймон задумался.
— Несносный тип, — признал он наконец.
— И я недалеко ушла. В общем, можно уверенно предположить, что подавляющее большинство этих ребят будут точно такими же поганцами, как в свое время мы.
— М-да… — протянул Саймон, прежде чем порыться в портфеле и вытащить охапку журналов. — Желаете развлекательное чтиво?
Роуз повертела кулинарный журнал, но выбрала нечто со странным названием «Грин бэг»
[28]
.
— Это что?
— Юридический журнал. Ужасно забавный.
— Если бы, — хмыкнула Роуз и, отвернувшись к окну, закрыла глаза в надежде, что Саймон оставит ее в покое. К ее невероятному облегчению, так и вышло.
Первая кандидатка, недоуменно моргнув, повторила последний вопрос Саймона:
— Мои цели?
Затянутая в черный костюм девица выглядела омерзительно молодой и свеженькой и смотрела на Роуз и Саймона с видом, который ей самой, наверное, казался спокойным и уверенным, а окружающим — безнадежным случаем близорукости.
— Я хочу через пять лет сидеть на вашем месте.
«Только если к тому времени изобретут лучшие гигиенические средства», — подумала Роуз. Последние десять минут ее не оставляло отчетливое ощущение, что тампон из тех, что она схватила в аэропорту, явно не выполняет своего предназначения.
— Скажите, почему вы хотите работать в «Льюис, Доммел и Феник»? — подсказал Саймон.
— Ну, — заученно затараторила она, — меня весьма впечатляет приверженность вашей фирмы к работе на благо общества…
Саймон глянул на Роуз и сделал пометку в своем блокноте.
— …и уважаю принципы партнеров, считающих необходимым поддерживать равновесие между работой и отношениями в семье…
