Но за всеми этими историями не было ни капельки истины о природе ее брака. Элла ни словом не обмолвилась приятельницам, каково это — жить с мужем, с годами ставшим скорее соседом по квартире или человеком, которому выпало делить с тобой жилье на время отпуска. Никогда не рассказывала о больно ранившей учтивости, с которой он благодарил жену, когда та наливала кофе, о манерности, с которой он держал ее руку, когда мистер и миссис Хирш появлялись на публике, или о рождественских вечеринках, когда он помогал своей даме выйти из машины на тротуар, словно та была стеклянной. Или абсолютно чужим человеком. Незнакомым и ненужным. И уж, конечно, Элла никогда никому не обмолвилась, что оба, ни о чем не договариваясь и ничего не обсуждая, разошлись по разным постелям вскоре после того, как Кэролайн пошла в школу. И что, едва дочь уехала в колледж, Аира перебрался в спальню для гостей. Об этом не было сказано ни слова, и, честно говоря, у Эллы язык не повернулся бы завести речь о чем-то подобном.
Из задумчивости ее вывел оглушительный грохот. Кто-то колотил в дверь.
— Главная Задница! Вы дома? — кричала на весь коридор миссис Лефковиц.
Элла поспешила впустить ее, надеясь, что соседи не расслышали столь изысканного обращения. Миссис Лефковиц прошаркала на кухню, сунула руку в розовую вязаную сумку размером едва ли не больше ее самой и водрузила на стол стеклянную бутылку.
— Пикули! — объявила она.
Элла, скрыв улыбку, выложила пикули на блюдо, а гостья тем временем бесцеремонно заглянула в гостиную и потянула носом.
— Его еще нет?
— Не пришел, — отозвалась Элла, заглядывая в духовку. Она так и не освоила кухню Флориды, если таковая вообще существовала, и в редких случаях, когда приходилось принимать гостей, готовила те блюда, что подавались на семейных обедах за годы ее брака. Сегодня у нее была грудинка, картофельные оладьи, цимес из моркови и чернослива, хала из булочной, пикули миссис Лефковиц, два вида пирожных и пирог. Наверное, слишком много еды на троих. Тяжеловато для жарких флоридских ночей, но пока она носилась по магазинам и суетилась на кухне, не осталось времени для тревожных мыслей.
«Я хотел бы познакомиться с вашими друзьями», — сказал Льюис, и как могла Элла признаться, что фактически у нее здесь нет друзей? Он мог подумать, что она не в себе либо с ней что-то не так. А миссис Лефковиц была весьма настойчивой, чтобы не сказать больше.
— Ухажер, — закудахтала она, когда Элла сделала ошибку, позволив Льюису подвезти ее на дежурство по бесплатной столовой.
Старуха бродила по кухне, стуча палкой и донимая Эллу вопросами.
— Он красив? Хороший доход? Вдовец или в разводе? Носит парик? Сердце здоровое или кардиостимулятор? Машину водит? И по ночам тоже?
— Довольно! — рассмеялась наконец Элла, поднимая руки.
— Значит, решено! — заявила миссис Лефковиц с кривой улыбкой, делавшей ее похожей на Чеширского кота.
— Что именно? — не поняла Элла.
— Пригласите меня на ужин. Мне не помешало бы развеяться. Так доктор говорит, — жизнерадостно пояснила старуха, поднимая с журнального столика нечто, названное ею наладонником. — Скажем, часам к пяти?
Это было три дня назад.
Элла взглянула на часы. Пять минут шестою.
— Опаздывает, — услужливо подсказала миссис Лефковиц с дивана в гостиной. В дверь постучали.
— Здравствуйте, леди, — приветствовал их Льюис, стоя на пороге с охапкой тюльпанов, бутылкой вина в руках и квадратной картонной коробкой под мышкой. — Пахнет чудесно!
— Я слишком много всего наготовила, — пробормотала Элла.
— Значит, будем доедать остатки, — заверил он, протягивая руки к миссис Лефковиц, которая, как заметила Элла, успела мазнуть губы розовой помадой.
— Здравствуйте, здравствуйте, — проворковала та, беззастенчиво разглядывая его.
— Вы, должно быть, миссис Лефковиц, — сказал он, помогая ей подняться. Элла, возившаяся на кухне, затаила дыхание в надежде, что наконец узнает имя миссис Лефковиц, но вместо этого старуха кокетливо улыбнулась и позволила Льюису проводить ее к столу.
После ужина, десерта и кофе в гостиной миссис Лефковиц удовлетворенно вздохнула и, слегка рыгнув, сообщила, что ее трамвай вот-вот подойдет, после чего захромала в ночь. Элла и Льюис обменялись улыбками.
— Я кое-что вам принес, — сообщил Льюис.
— О, не стоило, — порывисто запротестовала Элла, но Льюис уже открывал коробку. При виде содержимого сердце Эллы сжалось в ледяной комок. Альбом. Семейный альбом. Что это на него нашло?!
— В тот раз я рассказывал вам о своей семье, вот и подумал, что, может быть, вы захотите увидеть снимки, — пояснил Льюис, усаживаясь на диван с таким видом, словно в его поступке не было ничего необычного. Словно это было просто — открыть альбом и взглянуть в лицо прошлому. Лицо Эллы словно замерзло, окаменело, но она заставила себя улыбнуться и села рядом.
Льюис открыл альбом. Родители, в скованных позах и старомодной одежде. Льюис с братьями, Шарла в оранжевом, или ярко-розовом, или бирюзовом (а иногда в том, другом и третьем сразу). Их сын. Дом Льюиса и Шарлы в Ютике, одноэтажный, с пологой крышей и розами у двери.
— Школьный выпускной Джона… или это в колледже? Вот тут мы на Большом каньоне, который вы, вероятно, узнали и без меня… а это обед в честь ухода на пенсию.
Свадьбы, празднования бармицвы
[31]
, пляж, горы, младенцы…
Элла вынесла все, улыбаясь, кивая и произнося все необходимые фразы, пока это, слава Богу, не закончилось.
— А как насчет вас?
— Что именно? — бросила она.
— Не хотите показать мне свои снимки?
Элла покачала головой.
— У меня их не так много.
Она не солгала. Когда они продали свой дом в Мичигане и переехали сюда, пришлось отправить на хранение кучу вещей: мебель и зимние пальто, десятки коробок с книгами и все фотографии — слишком больно было смотреть на них. Но, может быть…
— Погодите! — воскликнула Элла и, подойдя к чулану в спальне, принялась шарить за стопками белья и полотенец. Наконец пальцы наткнулись на старую сумку, в которой лежал простой белый конверт с несколькими снимками, сделанными «Полароидом». Элла вернулась в гостиную и выложила перед Льюисом всю стопку. Сверху лежал самый старый снимок. Она и Аира, стоящие под брызгами Ниагарского водопада, во время медового месяца. Льюис внимательно изучил фото, поднося его к лампе на пристенном столике.
— Кажется, что вы встревожены, — заметил он.
— Может, так оно и было, — пожала плечами Элла. Снимков было не так уж много. Аира, позирующий у таблички «Продано» перед их домом в Мичигане, Аира за рулем их первого нового автомобиля. Элла и Кэролайн. Сосед снял их в тот день, когда они приехали домой из роддома. На заднем фоне — Элла с чемоданчиком. У двери — Аира с трехдневной малышкой Кэролайн, завернутой в розовое одеяло и подозрительно поглядывающей в камеру.
