К счастью, Маргарите что-то понадобилось на террасе, она вышла и ликвидировала очаг – высыпала на огонь песок, приготовленный для укладки плитки, и все было закончено.
Когда пожар был потушен, Галкина выглянула с террасы и обнаружила белобрысую голову соседа.
– А, так это ты устроил мне тренировочный полет, – определила Галкина, едва взглянув на парня.
– Я думал, вы пожарную вызовете, – с разочарованием признался одиннадцатилетний поджигатель.
– Я сама себе пожарный, – напустила солидности Маргарита, – нас учили не паниковать во время возгорания.
– Где учили?
– На курсах бортпроводников, – объяснила соседу Галкина, чем окончательно покорила юное сердце.
– Никита, – попросила Маргарита, когда парнишка подбежал к ней, – сгоняй, посмотри, на нашей площадке стоит мужчина или нет? Вернешься, скажешь мне. Только не засветись!
– Что, клеится? – посочувствовал Никита, демонстрируя редкую для своего возраста сообразительность.
– Точно, клеится.
– Хотите, я скажу кому надо, и ему бока намнут? – вышел с предложением нечаянный покровитель.
– Пока не нужно, а там посмотрим, – окоротила парня Галкина.
Никита убежал.
Дождь опять припустил. Маргарита, не глядя, поставила пакет на землю, пошевелила пальцами – пальцы посинели и не разгибались.
Какое, оказывается, это счастье – без страха подходить к подъездной двери, набирать код и возвращаться домой, где тебя ждут и любят, где горит торшер и пахнет жареной курицей с чесноком. Даже если не ждут, а курицей с чесноком и близко не пахнет, все равно счастье, потому что ты никого не боишься. Потому что тебя не тревожит совесть.
«Меня что, тревожит совесть? Разве я виновата, что в экономике происходят такие обвалы?» – уговаривала себя Маргарита.
– Стоит, тетя Рита!
Галкина вздрогнула, возвращаясь в реальность. Неприятные мысли о нечистой совести пришлось отложить на потом.
Никитка докладывал оперативную обстановку:
– Между этажами, нашим и восьмым, стоит дядька противный. Лысый червяк такой. Тетя Рита, где вы его выкопали?
– Да он сам выкопался, – оправдывалась Маргарита, – как же я домой попаду?
– Я знаю, где этот прилипала машину поставил, – снова проявил инициативу Никита, – давайте, я ее стукну, она завоет, мужик выбежит из подъезда, а вы не зевайте, бегите домой! Только поближе к подъезду встаньте, а то не успеете.
– Ай ты, умница моя! – растрогалась Маргарита. – Давай я обойду дом, спрячусь за мусоркой и махну тебе.
Через пять минут Галкина была на позиции и выглядывала из-за мусорного бака. Никита, получив отмашку, пнул со всей дури белое авто возле угла дома.
Оправдывая возложенные на нее надежды, машина взвыла, как потерпевшая, – у Маргариты уши заложило и живот скрутило.
Балконы ожили, на них показались наспех одетые владельцы транспортных средств.
– Эй, – заорал, свесившись, лохматый парень, – кому там делать нечего?
– Сейчас выйду, настучу! – поддержал лохматого пузатый дядька.
Маргарита видела пузатого однажды с вертлявой, членистоногой девочкой-подростком.
Машина коллектора продолжала подвывать, хозяин не появлялся, и Маргарита уже пала духом, когда дверь подъезда отлетела в сторону и в проеме обозначилась жидкая фигура Толяна.
Прикрываясь зонтом и ударяя себя грязным пакетом по ногам, Галкина рванула к двери, за спиной у Толяна прошмыгнула в подъезд, не помня себя, взбежала по ступенькам и ввалилась в квартиру. Уф!
Маргарите понадобилось время, чтобы отдышаться. Отдышавшись, внесла пакет на кухню, не зажигая свет, рассовала в пустой холодильник продукты и прислушалась.
Во дворе все еще выла сигнализация. Это означало, что Галкина могла передвигаться по дому без опасения быть услышанной. На всякий случай Маргарита выглянула в глазок и обозрела лестничную площадку – никого. Только услышала, как ухает собственное сердце в межреберном пространстве.
– Чистый маниакал, – призналась себе жертва ипотечного долга, доставая из пакета упаковку яиц.
От телефонного звонка Галкина чуть не выронила яйца:
– Черт, черт! – кинулась к сумке, выловила телефон, попятилась из прихожей. – Да?
– Диктуй телефон твоего банка, – велела трубка голосом Валентины.
Прижимая трубку к уху, Маргарита нащупала фонарик, посветила на бумаги на компьютерном столе, продиктовала адрес и номер телефона.
– Это не банк, это ипотечное агентство, – предупредила сестру Маргарита. Она берегла эту новость на закуску.
– Та-ак, – протянула Валентина, – чего-то в этом роде я и ожидала. Ладно, разберусь. Привет тебе от Ильющенкова, до завтра.
Трубка замолчала, и Маргарита вернулась на кухню.
– Привет от Ильющенкова, – пробормотала узница, – привет от этой инфузории, от этого подкаблучника Ильющенкова. Что бы это значило?
Маргарита не жаловала Николашу.
За пятнадцать лет Валькиного брака Галкина с зятем общий язык так и не нашла. Не зять, а овощ какой-то – ни рассказать, ни послушать. Все потому, что адвокатесса после работы в собеседники выбирала тишину. Николаша не навязывался, существовал незаметно – единственный, кто не создавал, как все остальное человечество, проблем жене и обществу.
Подсвечивая себе фонариком, Галкина соорудила бутерброд с листьями салата, помидором, сыром и докторской колбасой, прихватила начатый детектив и направилась в ванную.
С момента осады квартиры ванная комната была единственным местом, где можно было, ничего не опасаясь, включать свет.
Щелкнул выключатель, кафельно-стеклянно-никелированное пространство осветилось, приглашая хозяйку. Маргарита повернула кран, под шум воды разделась, обнажив узкое женственное тело, не испытавшее тягот беременности и родов, и с наслаждением погрузилась в воду.
Сегодня у нее были пена для ванны, гель для душа, молочко для тела. Надо признать, пенная ванна, книжка, бутерброд и собственный адвокат меняли жизнь до неузнаваемости.
Толян, матерясь, возился с сигнализацией – ее, наверное, заклинило, потому что, едва умолкнув, машина опять принималась, как паралитик, подмигивать габаритными огнями и выводить что-то похожее на слово «караул». Совсем отбилась от хозяйской руки, старая рухлядь. Того и гляди, жильцы дома вызовут патрульно-постовую службу, приняв хозяина за угонщика. Хотя кому нужно угонять это корыто?
Кое-как справившись с замком, Толян плюхнулся на водительское место и сразу услышал трель звонка.
– Слушаю.
В разговорах с этим абонентом интонации Толяна варьировались от преданных до очень преданных.
