– Марго, – Василий выдернул Галкину из объятий господина в дорогом костюме, – ты в своем уме?
Разочарованный господин упал в кресло и принялся обмахиваться журналом.
– Вот это женщина, – восторгался он, – вот это темперамент! Амазонка! Звезда!
Василий Коротких тем временем втащил звезду в бытовой отсек и поинтересовался:
– Вылететь из авиации хочешь?
– О господи, – фыркнула Маргарита, – и он туда же! Куда вылететь-то?
От бортпроводницы несло алкоголем.
– Да ты, мать, напилась? – Васька вытаращился на Маргариту в надежде, что ошибся.
Нет, не ошибся. Галкина с неподражаемым выражением вытянула редкой породистой формы губы в трубочку и приложила к ним палец:
– Ш-ш-ш!
– Да мне-то что? Мне по барабану, а вот Лева сейчас тебя прищучит как пить дать. Ты у него и так как бельмо на глазу, как кость в горле и как камень в желчном пузыре.
– Слушай, отстань, – сдувшись, попросила Маргарита, – и без тебя тошно.
– Марго, усади паксов, не буди лихо, – посоветовал Василий.
– Есть, товарищ командир! – От резкого вскидывания руки Галкина качнулась, Васька обнял ее и прижался к бледной прохладной щеке лбом – Маргарита была ровно на полголовы выше. – Получишь сейчас, – попыталась оттолкнуть Ваську Маргарита, – раз-раз, и «вжик-вжик, выноси готовенького»! Отстань. Не рейс, а наказание. Двоих обез-вре-дила, ты следующий.
Но Василий не готов был сразу отпустить пьяную красавицу:
– А что ты с ними сделала?
– Все сделала: усы-пила и связа-ла.
Маргарита скрестила запястья, вызвав у Василия вспышку нездорового интереса к садомазохистским утехам.
– Когда? – запуская руки под блузку бортпроводницы и нащупывая восхитительно упругую грудь в гипюровых цветочках, проявил любопытство Коротких. Он, не задумываясь, отнес этот бред в разряд пьяных.
Маргарита с трудом сосредоточилась.
– Полчаса назад, – старательно выговорила она.
– Где? – Василий прислушался к проблемным ощущениям в брюках – они требовали немедленного разрешения.
– Во втором классе.
– И где они сейчас? – целуя нежнейшую шейку, изнывал от желания Васька.
– Думаю, там же, – хихикнула Маргарита, отпихивая второго пилота.
Василий с сожалением выпустил кружевную грудь. Что-то ему подсказывало, что Галкина не бредит. Летчик подтолкнул эсбэ к микрофону:
– Давай усаживай паксов.
– Уважаемые пассажиры, – полилось из динамиков неуверенное контральто, – прошу всех занять свои места и приготовить столики. Вас ждет праздничный ужин и арцерт контистов, пардон, концерт артистов зарубежной эстрады. Ик, – завершила обращение Маргарита.
Обещанный концерт открыл один из ремейков Киркорова, но на это никто уже не обратил внимания: пассажиры аплодировали и были в полном восторге от объявления Галкиной.
Василий схватился за голову.
Суета в салонах шла на убыль, мамаши вылавливали из-под кресел детишек, все устаканивалось, если не считать двух связанных паксов в хвосте машины.
Василий направился в салон экономкласса, Галкина, профессионально улыбаясь и цепляясь за спинки кресел, не отставала.
Дойдя до конца салона, Василий увидел спеленатых пледами Толяна, Адама и жертву белой горячки. Все трое спали.
Галкина не соврала: запястья Толяна и Адама были перемотаны скотчем.
– А это еще зачем? – проворчал второй пилот, отрывая скотч вместе с волосяным покровом и радуясь, что местная эпиляция под общим наркозом не причиняет мужикам ни физического, ни морального дискомфорта.
Скомкав скотч, второй пилот устремился назад, теперь Маргарита шла впереди, и Василий то поддерживал, то подталкивал бортпроводницу. Едва они оказались за ширмой, Василий Коротких с сомнением оглядел субтильную бортпроводницу:
– Нифигасе! Как это ты – одна двоих мужиков?
– Кло-фе-лин. Вон у той тетки – 36в, – объяснила Маргарита, свесив голову на грудь.
– А сама ты, часом, не хлебнула клофелина? – забеспокоился Василий.
Хозяйка борта уперлась лбом в перегородку – ее качали водочно-клофелиновые волны, язык пересох и не слушался, голос Василия то удалялся, то приближался.
– Слу-чай-но, – вывела Галкина, отделилась от перегородки и припала к груди второго пилота, где ее и накрыло окончательно.
До конца рейса Галкина проспала в гардеробе, причмокивая, как младенец.
Девочки-стажерки, черная и белая, Луна и Солнце, с радостью сообщили командиру экипажа, что эсбэ в отключке.
– Все, допрыгалась, стрекоза. Я на тебя рапорт подам. – Обвинительную речь Лев Ефимович произнес, по обыкновению, в присутствии экипажа.
Дежурный наряд уже увез спящих: моряка, Толяна и белогорячечного. Салон самолета покидали последние пассажиры.
– Стрекоза пела. – Опустив заспанное, помятое лицо, Галкина выскочила из опустевшего салона, сбежала по трапу и пешком отправилась в здание аэропорта.
Вьюжило.
Старшая бортпроводница (уже бывшая!) в полном одиночестве шагала мимо замерзших крылатых машин по летному полю.
– «По аэродрому, по аэродрому, лайнер пробежал, как по судьбе. И осталась в небе светлая полоска, чистая, как память о тебе», – пела Галкина и смахивала слезы, наворачивающиеся на глаза то ли от пронизывающего северного ветра, то ли от обиды.
Рев двигателя взлетающего лайнера заглушил пение, Галкина задрала голову, посмотрела в ночное небо. Там, вне досягаемости посадочных огней и осветительных приборов, висел месяц. И был он так надменно-спокоен, так уверен в себе, что Маргарита задохнулась от ярости.
– Чтоб вас черти съели! – заорала она, адресуя сказанное Леве Звенигородскому, морячку, «синяку» и урке.
Черт бы их всех побрал, их и этот високосный новый год! Можно было голову дать на отсечение: он еще покажет себя, потому что как встретишь Новый год, так его и проведешь.
– Ритка, у тебя есть картошка? – Физиономия соседа-алкаша появилась из кухни, когда Маргарита уже надеялась, что ей удалось улизнуть незамеченной.
– За столом в углу, возьми, сколько надо.
– Да не оскудеет рука дающего.
– Что ж ты тогда все время норовишь укусить эту руку? Обмылок человеческий, прости господи…
– Соседей, Ритка, не выбирают, как родственников!
– Еще как выбирают.
По поводу своей коммуналки, в которой она оказалась после развода и раздела имущества, Галкина никаких иллюзий не питала. Эта коммуналка нашептывала по ночам подробности жизни первых жильцов – «врагов народа»: обрусевшего французского дворянина и его жены, прибалтийской немки. Маргарита даже запомнила фамилию полумифических стариков – де Бельпор.
