«Нет, не сможет он сказать «нет»…», — с облегчением подумала Анюта, вспомнив про давешние свои сомнения, — « Не может, и все. Он любит нас. Меня, Сонечку… И второго
ребенка тоже будет любить…»
— Анька, у меня для тебя хорошие новости! — радостно повернул он голову к Анюте и потянулся губами, чтобы чмокнуть жену в подставленную розовую щеку. — Я тебе работу нашел!
— Какую работу? – осторожно отстранилась от него Анюта.
— Какую, какую! Классную, вот какую! У меня тут клиент один в специализированной фирме работает, они ландшафты на английский манер в богатых усадьбах насобачились оформлять. Представляешь? Говорят, это теперь модно. Жаловался, что заказов – море, а специалистов не хватает! Да и всякой другой работы невпроворот. Он обещал тебя взять…
— Так я же не ландшафтный специалист, Олег! Ты что! Я в этом мало чего понимаю…
— Да какая разница, Аньк! Главное – зацепиться! А богатым – им все равно, за что деньги отдавать. Для них дорого – значит, хорошо. А во всех этих тонкостях экстерьеров и не разбирается никто, хоть какой ты там ландшафт ему нарисуй. Хоть Рязанский, хоть Вологодский – ему без разницы. Главное, чтоб он уверен был, что он самый что ни на есть английский…
— Ну уж, не скажи, - покачала головой, не соглашаясь с ним, Анюта, – сейчас уже все начали разбираться потихоньку.
— Да ни фига не начали! Я вот, например, такое, бывает, леплю клиенту несусветное, что самому смешно становится. А он ничего, головой кивает… В любом деле главное, Анька – уверенность! Скажешь уверенно – обязательно поверят! А вот промямлишь – ни за что не поверят, если даже стопроцентно честным–правильным будешь. Так что давай, дерзай… Ты с мамой, кстати, поговорила?
— О чем?
— Ну, чтоб она с Сонечкой осталась…
— Нет, Олег, не поговорила.
— Почему?!
— Некогда ей. Уезжает она. По делам.
— Куда? – округлил на нее глаза Олег. – Чего это вдруг? Что у нее за дела такие?
— Ой, я тебе потом расскажу, ладно? Сейчас не надо пока про это… — торопливо проговорила она ему, увидев вышедшую из дому на крыльцо мать.
— Аньк, а надолго она уезжает?
— Да не знаю, как получится… Потом, потом, Олег…
Тина, увидев приехавшего зятя, улыбнулась ему приветливо, медленно пошла по дорожке навстречу, вытирая мокрые руки о фартук.
— С приездом, Олег! Хорошо доехал? Ты не очень с голоду помираешь, скажи честно? До обеда полчасика продержишься? Сейчас Леня с Митей да с Маринкой должны подойти, все вместе и за стол сядем…
— Да ничего, Валентина Петровна, я потерплю, — вежливо улыбнулся теще Олег. – Вы обо мне не беспокойтесь, пожалуйста. Я сейчас вон в гамаке поваляюсь… Отдохну с дороги…
Потянувшись, он завалился в гамак, сложил под головой ладони. Задрав подбородок, подставил лучам солнца бледное городское лицо, слегка, впрочем, обиженное. Он так торопился сюда, чтоб обрадовать жену хорошей новостью, а тут проблемы, видишь ли… Мама по делам уезжает! Приспичило ей будто так срочно…И вообще, какие у нее могут быть дела такие? Сидела бы в своем Белоречье…Туда же – дела…
Тина, взглянув мельком на растерянную Анюту и поняв, что вмешалась невзначай в супружеский разговор, быстро ушла в дом. А зайдя на кухню, вздрогнула сильно, упершись взглядом в широкую Лёнину спину. И тут же усмехнулась хитро, наблюдая, как Анюткин отец торопливо схватил с тарелки поджаристый пышный оладушек и потянул его в рот. Обернувшись, Леня подмигнул ей весело, прожевал быстро и потянулся было за следующим, да был ударен шутливо вошедшей хозяйкой по руке:
— Леня! Прекрати немедленно! Сейчас уже обедать будем! Ты когда вошел, я не видела? Испугал меня… С задней калитки, что ли?
— Ну, нам, Сивкам–Буркам, Тин, к внезапности своего появления вообще не привыкать, ты же знаешь. Положено нам так, в общем. А что, ты разве против?
— Нет. Не против. Анютка с утра тебя ждет.
— А ты?
Он быстро взглянул на нее и улыбнулся скромно–летуче, будто по щеке погладил. Только Лёня умел так вот улыбаться – не губами, а глазами больше. Выстреливала вдруг из его карих глаз нежность, обволакивала ее тут же и заставляла краснеть от чего–то да опускать в землю глаза, как юной гимназистке какой. Хотя с чего бы это ради? Давно уж решено меж ними было, что никаких таких нежностей–чувствований им не полагается, что объединяет их только материнство–отцовство по отношению к общей их дочери, и тем не менее… Всегда почему–то смущал Тину этот взгляд, как будто ей стыдно очень было. Как будто она какую ответственность несла за многолетнее чувство красивого этого мужика, появляющегося перед ней всю жизнь Сивкой–Буркой. А может, и правда несла…
Подняв глаза, она посмотрела на своего верного друга со стороны будто, и снова – в который уже раз - подивилась этому удивительному сочетанию мужского обаяния и доброты. Леня и впрямь был красив той редкой мужской красотой, которая никоим образом не выражается в классически–строгих чертах лица или достоинствах телосложения. Все в нем было для классической мужской красоты в точности до наоборот - и ростом он был не велик, и чертами лица мелок, и шевелюра к возрасту поредела совсем, но почему–то сам Леня , весь вместе взятый, женский взгляд несомненно притягивал. Шла от него мощным потоком веселая и добрая жизненная энергия, притягивала к себе магнитом и не желала поддаваться никаким объяснениям–определениям. Потому что невозможно дать объяснения человеческому обаянию - оно всегда неуловимо и трогательно, как талантливая нежная мелодия…
— А ты, Тинка? Ты меня не ждешь разве? – повторил свой тихий вопрос Леня. – Или мне так показалось?
— Почему не жду? Жду. Сейчас вот обедать будем. Да и вообще – ты в этом доме всегда желанный гость. Ты и сам это знаешь!
— Знаю, Тин. И вообще, не обзывайся. Не порть настроение.
— Не поняла… Как я тебя обзываю? Ты что?
— А гостем обзываешь!
— Хм… А кто ты тогда?
— Кто я? А в самом деле – кто? И не знаю…Слова для меня здесь подходящего за столько лет и не найдено…
Он притворно–коротко вздохнул, потом улыбнулся будто бы трагически и даже лоб наморщил слегка, и брови изогнул грустным смешным домиком. Потом медленно взял в руки тонкое Тинино запястье, профессионально–привычно сложил пальцы на том самом месте, где обычно медики определяют у больного частоту сердечных его колебаний. Тут же и глаза его вмиг посерьезнели, и пробежала по лицу уже настоящая, совсем не смешливая озабоченность:
— Тинк, а с тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь вообще? Не нравишься ты мне сегодня…
— А что такое?
— Да ничего… Бледная ты какая, помятая будто. Горох на тебе мололи всю ночь, что ли? Или опять не спала? Меня, ты знаешь, еще со вчерашнего дня смутные насчет тебя сомнения грызут…
— Ой, да ну тебя… С чего это ты вдруг?
