– Ишь – на поселении они там неплохо живут! Еще чего выдумал! Это на северах-то! Умный какой нашелся! Вот и пусть там ищет себе такую же умную, которая жить с ним станет! Тебе-то зачем об этом знать? И вообще – не читай ты этих его писем больше! В печку их сразу, в печку! И чтоб я не слышала о них больше! Ты вон ходишь – почернела уже вся, и учебу забросила, а у тебя диплом на носу! Прямо страх на тебя глядеть! Еще три года, гляди-ка, не отсидел, а уже про поселение заикается…
Больше они на эту тему с матерью не говорили. Будто и не было ее. И письма от Кольки больше не приходили. Маруся, конечно, догадывалась, что мать их перехватывала да в печку совала, как и грозилась, но молчала. А что она сделать могла? Ничего и не могла. Образовалась у нее в душе непонятная пустота, сложилась мутными слоями из предстоящих шести лет, будто они не впереди были, а позади, уже прожиты. Иногда эта пустота становилась вдруг колкой, и сухой, и черной, как слово страшное «Воркута», и щипала глаза ночами, и она плакала в подушку тихо, чтоб мать не слышала…
Колледж свой Маруся закончила. Правда, без красного диплома, ну да ладно. Зато на работу ее взяли сразу и в хорошее место. Экономистом в строительную фирму. Она, правду сказать, не совсем уж таки фирмой была, контора эта, просто именовалась так претенциозно. На самом деле это был маленький филиал большой фирмы под названием «Стройсоюз», головной офис которой находился в области. Объекты у этого «Стройсоюза» были действительно большие и серьезные, и филиалов по области было много. И в Кокуе тоже вот филиал был. А что, в самом деле? В их Кокуе, что ли, дома строить не надо? Еще как надо! И цех новый к сталепрокатному заводу строить надо, и школу тоже… Заказов хватало. Правда, по причине большой отдаленности областное стройсоюзовское начальство у них не часто появлялось, но работой их было довольно. По крайней мере, начальник их, Владимир Николаевич, так говорил. А еще говорил: от начальства подальше, душе спокойнее. Вот и копошились они себе потихоньку, работали, осваивали даденные сверху капитальные вложения да туда, наверх, об успехах докладывали. Но, как говорится, любому спокойствию когда-то приходит конец. Собрал их как-то на срочное совещание Владимир Николаевич и объявил: готовьтесь, к нам едет ревизор…
Если б знала тогда Маруся, какую роль в ее жизни сыграет этот самый заезжий ревизор! Вернее, ревизорша. Дорогая Анночка Васильевна. Вернее, это потом уже, с легкой руки матери, эта женщина стала для нее Анночкой Васильевной, а поначалу оказалась конечно же Анной Васильевной Бритовой, заместителем генерального стройсоюзовского директора по финансовым вопросам. Строгая дама. Сухая, въедливая. И фамилия ей была под стать – посмотрит, как лезвием полоснет. Так и начала к каждой бумажке сразу придираться – что это да откуда это… Бедную главную бухгалтершу чуть до инфаркта не довела. Такой тон сразу взяла, будто они тут все воровством да приписками занимаются… Вот интересно, отчего это все ревизоры такие ревностно-подозрительные? В крови у них это, что ли? Иль на человека так плохо влияет возможность другого в чем-то уличить? Неужели это так приятно – подозрением другого унизить? Ну ладно бы, если б ошибок много нашла, тогда еще такое отношение можно было как-то объяснить. А так – непонятно…
Правда, к Марусе Анна Васильевна сразу отнеслась благосклонно. И даже похвалила за порядок в документах. А может, увидела, как Маруся ее боится. Как шустро бросается продемонстрировать этот свой порядок, как со спешащей готовностью тащит на обозрение любую папку с отчетами да калькуляциями. Не успеет Анночка Васильевна задуматься да слово свое строгое ревизорское молвить, а Маруся – шасть в свой кабинет, и нате вам, пожалуйста! Вот оно, все в папочке аккуратненько подшито, все подписано, все без единой помарочки… Циферка за циферкой бежит и циферкой погоняет. И все чаще звучала из уст Анночки Васильевны сдержанная похвала: молодец, молодец, девочка… А на второй день она уж и особой панибратской чести удостоилась: вместо официальной Марии Сергеевны стала просто Марусей. И в который уже раз удивилась про себя: вот почему, почему ее все так и норовят Марусей назвать? Почему, например, не Машей? Что к ней, навечно, что ли, это имечко приклеилось? Вот посторонний вроде человек эта строгая ревизорша, а туда же – Маруся…
На третий день своего ревизорства Анночка Васильевна заявилась к ним совсем уж сердитая. Раздражение так и наплывало от нее волнами – подойти страшно. Главная бухгалтерша, спеша к ней по коридору с бумагами, уже заранее всхлипывать начала. Вздумала даже перекреститься перед тем, как войти, да все бумаги вокруг себя рассыпала, и наклонилась, кряхтя, чтоб собрать… Маруся бросилась ей на помощь, попыталась приободрить как-то, да та только рукой махнула:
– Ой, да ладно… Сейчас мы все и в том еще виноваты будем, что в гостинице горячей воды третий день уж как нет…
– Как это – воды нет? А как же она обходится, ревизорша-то?
– Да откуда я знаю! Как, как… Она ж городская насквозь, привыкла, наверное, каждый вечер в ванной полоскаться… А тут – обломалась!
Вот и злится теперь! Да и то – нечего в такую даль на проверки ездить! Сиди дома! Тут люди работают себе и работают, и нечего им ошибками в морду тыкать! Подумаешь – ошибки… У кого их нет, ошибок этих…
– Но ведь в самом деле тяжело – третий день не помывшись…
– А ты давай не защищай! Ишь, какая жалельщица нашлась! Ладно, помогла, и иди себе… Спасибо…
К вечеру Маруся решилась. Заглянула в кабинет к Анночке Васильевне, улыбнулась кротко, произнесла нерешительно:
– Анна Васильна, а может, вы это… Может, в бане хотите помыться? А что? Пойдемте к нам…
– В бане? Я – в бане? – с сомнением и немножко с ужасом переспросила ревизорша, повернув к Марусе голову. – А ты что, меня на дачу к себе хочешь пригласить?
– Ну почему на дачу? Нет, я домой… Мы с мамой в частном доме живем… Пойдемте, Анн Васильна! У нас баня хорошая, большая. Как натопим! А то что же – третий день не мывшись… А вдруг и сегодня в гостинице воды не будет?
– Да уж… Это будет катастрофа… – задумчиво посмотрела на нее Анна Васильевна. – Ну что, пойдем, коли так! Веди меня, Сусанин! – И даже рассмеялась тихо и снисходительно, сильно откинув голову. – Только учти – никому ни слова, поняла? А то поймут не так…
– Да ни в жизнь никому не скажу! Что вы!
– А идти далеко?
– Не-а! Четыре остановки на автобусе, потом пешком минут двадцать-тридцать…
– Да уж, недалеко…
– Так, может, у Владимира Николаевича машину взять? Шофер отвезет…
– Нет. Не надо машину. Так пройдемся. Посмотрю хоть, что за город такой ваш Кокуй…
Мать встретила Марусину важную начальницу так, будто была с ней сто лет знакома. Без реверансов. Вышла из коровника с подойником, в белом платочке, повязанном по-деревенски, со смешным узелком на лбу. Вытерла руку о фартук, протянула по-свойски для знакомства.
– Ну что ж, баню так баню… Это вы, девки, хорошо придумали. Это мы счас. Это мы мигом истопим. Да ты проходи, проходи, Анночка Васильна! Не стесняйся! Будь как дома! Мы люди простые, свойские…
